Обделённые душой - страница 14

«Так почему же Риса покинула меня?»

— Дверь на замок! — машинально произносит он, но тут же прочищает горло и делает вид, что ничего не говорил. Эти слова вырываются у него в последнее время всякий раз, когда он хочет прогнать от себя ту или иную мысль. Он не может вовремя остановиться и не произнести их. Они ассоциируются у него с образом падающего бронированного занавеса, отсекающего мысль, не пускающего её в сознание. «Дверь на замок» стало теперь образом жизни Кэма.

К несчастью, Роберта отлично знает, что стоит за этими словами.

— Десятое октября, — быстро говорит Кэм, чтобы отвлечь её от неприятной темы. — Мой день рождения будет десятого октября — приурочим ко Дню Колумба[6].

Ибо что может быть более подходящим, чем день, когда были открыты новая земля и новые люди, для которых эта земля не была новой и которые вовсе не нуждались в том, чтобы их открывали?

— Десятого октября мне исполнится восемнадцать.

— Чудесно! — соглашается Роберта. — Устроим грандиозную вечеринку в твою честь. Но сейчас у нас на повестке другой праздник. — Она ласково берёт его за плечи, поворачивает к себе лицом и поправляет бабочку на манер того, как выравнивают картину на стене. — Уверена, мне не требуется внушать тебе, как важен для нас этот приём.

— Не требуется, но ты же всё равно примешься внушать.

Роберта вздыхает.

— Речь больше не идёт об учёте потерь и выработке стратегии, Кэм. Не скрою, предательство Рисы Уорд выбило нас из колеи, но ты справился блестяще. И это всё, что я могу сказать на этот счёт. — Однако, по-видимому, это не всё, потому что она добавляет: — Внимание публики — это, конечно, много; но сейчас ты попал под луч прожектора тех, кто заправляет делами в нашем обществе. В этом фраке ты неотразим. И теперь ты должен показать им, что твой внутренний мир так же прекрасен, как и внешний.

— Красота — понятие растяжимое.

— Вот и заставь их растянуться у твоих ног.

Кэм выглядывает в окно. Прибыл лимузин. Роберта подхватывает свою сумочку, Кэм — как всегда, безупречный джентльмен — придерживает дверь перед дамой. Они выходят в душную июльскую ночь, покидая шикарную вашингтонскую резиденцию «Граждан за прогресс». Кэм подозревает, что у могущественной организации имеются квартиры во всех важнейших городах страны — а может и мира.

«Почему «Граждане за прогресс» тратят на меня столько денег и влияния?» — часто размышляет Кэм. Чем больше они ему дают, тем сильнее его злость на них, тем глубже он чувствует свою несвободу. Его вознесли на пьедестал, но Кэм давно уже понял, что пьедестал — это род золотой клетки. Ни стен, ни замков, но если у тебя нет крыльев, ты никуда не улетишь. Пьедестал — самая надёжная из тюрем.

— Даю пенни за то, чтобы узнать твои мысли, — вкрадчиво произносит Роберта, когда они выруливают на кольцевую.

Кэм усмехается, не глядя на неё:

— Наверняка у «Граждан за прогрес» найдётся побольше, чем пенни. — Да пусть его хоть золотом осыплют — делиться своими мыслями с Робертой он не намерен.

Сумерки. Лимузин несётся вдоль Потомака. На другом берегу реки уже горят яркие огни, подсвечивая все значительные сооружения округа Колумбия. Монумент Вашингтона окружён строительными лесами. Корпус военных инженеров пытается выправить заметно покосившийся обелиск: эрозия скального основания и усилившаяся в последние десятилетия сейсмическая активность привели к тому, что в Вашингтоне появилась своя «падающая башня». Остряки от политики шутят: «Если смотреть на Монумент Вашингтона со стороны кресла Линкольна, то он клонится вправо, а если со стороны Капитолия — то влево».

Кэм впервые в столице, и всё же в его памяти хранятся воспоминания о многих предыдущих посещениях. Он помнит, как колесил на велосипеде по аллеям парка Нэшнл-Молл с сестрой, девочкой определённо цвета умбры. Помнит, как был здесь с родителями-японцами — те выходили из себя, не в силах совладать с разбаловавшимся сыночком. А ещё в нём живёт странное, с искажённой цветовой гаммой воспоминание об огромном полотне Вермеера, висящем в музее Смитсоновского института, и тут же — другой его образ, в полном цвете.