Обида - страница 4

Канава его приближалась к нависшей скале, на которой стояла избушка. Матвей только утирал струившийся на глаза пот.

Кайлой он владел, как искуснейший фехтовальщик рапирой. Острие инструмента сразмаху вгонялось в пески и верхняя толща валилась сама, подкопанная снизу. Вдруг кайла зазвенела о камень и едва не вылетела из рук.

Матвей удивился, попробовал еще раз — твердо.

— Валун! — подосадовал он, — вот накачали, черти! Дроби его на куски да таскай из канавы...

Резкая тень упала на желтый под солнцем песок. Матвей оглянулся. Перед ним стоял Кузьма, без шапки, глаз у него налился кровью, а подбородок трясся.

— Ты что!? — испугался Матвей.

— Беда! — прохрипел Кузьма и задохнулся. — Разоряют меня, сват!

И с отчаянием ухватился за товарища.

— Пойдем!

Он выкрикивал на бегу и махал руками.

— Какой-то приехал!.. Проводит дорогу!.. И прямо через мои работы!

Орта Кузьмы была в косогоре. Выше рос лес и торчали скалы, а с другой стороны шумела речка.

— Он! — указал Кузьма на человека с непокрытой кудрявою головою.

Человек был высок и строен, щегольски одет. Маленький Шаповалов в своей порыжевшей куртке казался перед ним замухрышкой.

— Этот бугор надо срыть, — оживленно приказывал человек; — вот вам и обход, вот и дорога!

— Дальше топкое место, — испуганно возражал Шаповалов, — низина!

— Настелите гать. Чтобы было готово к приезду инженера из треста!

Тут к нему подскочил Кузьма.

— Орта моя!

— Ну, и что? — улыбнулся кудлатый. — Что ты бузишь из-за старой орты? Другую отыщешь!

— Да силы-то я на нее убивал?

— Обиды тебе не будет! — сказал приезжий. — Заплатим, отец! — и даже подмигнул стоявшему рядом десятнику.

— Это разбой! — заорал Кузьма. — Я в суд!

— Можешь! — презрительно разрешил молодой человек и полез в карман за папиросой: — А тебе что угодно?

Он заметил стоявшего перед ним Матвея.

Десятник почтительно зашептал на ухо начальству. Приезжий взглянул на Матвея с любопытством и сказал помягче:

— Шел бы ты, Чуев, лучше работать!

— Работаю я всегда, — с расстановкой ответил Матвей Митрофаныч, — а так своевольно с людьми поступать не ладно!

Прямо сказал.

Тут была группа рабочих, десятник и Шаповалов. Все уставились на Матвея.

Приезжий вспыхнул.

— Вот очередь до тебя дойдет, тогда и скажешь!

— Пожалуй и ждать не стану,— прищурился Чуев.

— А! — гневно закричал приезжий.— Не нравится у меня — уходи!

— От дома гонишь?

— Понадобится — и домик твой прииск купит!

— Не продажный мой дом, — заявил Матвей, — и меня от кайлы не прогонишь. Во всякой артели Чуева примут!

Он побледнел и пошел назад.

Матвей возвратился домой омраченный и грозный. Жена взглянула на него и не стала спрашивать. В такие минуты Матвей был не сдержан.

Шумно побегав по горнице, Чуев выдернул из-под лавки кайлу и отправился на свою работу.

Надо было куда-то итти, что-то делать, чем-то занять протестующий рассудок.

— Хор-рошо! — выговаривал он, шагая, — вот тебе, Чуев, спасибо за твои старания...

И думал: перед всеми людьми его, заслуженного рабочего! А за что? За правду!

Он кипел и сжимал кулаки.

— А Кузьма? Какой он ни есть, а государству служит? Не фальшивое его золото? А вот сбросили старика, как костяшку со счетов. И главное, без толку, — что за дорога на согре? Вытает зимняя мерзлота и провалится все в болото... Глупость какая!

Он дошел до своей канавы и вспомнил золотую борозду, обещавшую с каждым метром делаться все богаче и удивительнее. Вспыхнул недавний азарт и ссора начала словно отходить в прошлое. Углы ее становились круглей и не царапали самолюбия, само примирение показалось легким.

Матвей подрывал загородивший канаву валун и рассуждал вслух, но уже без горячности:

— Не в орте Кузьмовой суть. Доведись до меня, и протоку отдам для большого дела! Но ты — обскажи, милый человек, урезонь, а не так, захватом! В обиде здесь гвоздь, а не в орте!

По мере того, как работа шла, Матвей уже улыбался.

— Он меня оскорбил... Бывает! Оба погорячились!

Порешил, что между ним и приезжим обязательно станут люди и помогут уладить ссору. Как-никак, а Чуев ударник и на красной доске записан.

Здесь кайла упала из его рук, он стремительно наклонился в канаву, разглядел и даже зажмурился.