Обитель душ 2. Эфемерность величия - страница 13
Имбер с тоской глянула на бочок приглянувшейся ей вазы. Это был подлинник изысканной работы умельцев Королевства Рыб. Отдать сей шедевр потному старикашке, который, скорее всего, вновь поместит его среди отбросов низкопробного искусства? Ни за что!
— Смотрите, там настоящая гарпия! — заорала Имбер, отпуская одну ручку вазы и указывая пальцем в небо.
Дешевый прием сработал как нельзя лучше. Голову в указанном направлении задрал не только лавочник, но и добрая половина зрителей из толпы зевак. Воспользовавшись моментом, Имбер изо всех своих сил не совсем здорового, не очень откормленного, не в полной мере сильного девятилетнего ребенка врезала пяткой в картофельный нос лавочника и, когда он с воплем отпустил ее, рухнула вместе с вазой на землю. Точнее, сначала ваза бухнулась на каменную мостовую, а затем сверху приземлилась Имбер. Девочка тут же вытянула шею и деятельно осмотрела свой трофей, в очередной раз убедившись, что мастера Королевства Рыб свое дело знают — от удара ваза не обзавелась даже одной маломальской трещинкой.
— Пампушечка моя, — умилилась Имбер, проводя пальцем по замысловатым узорам на горлышке вазы.
— Воровка! — пискляво взвизгнул над ней пришедший в себя лавочник. — Хватайте ее!
— Ох, святая каракатица, — испуганно пробормотала девочка и, водрузив, вазу себе на голову, без предупреждения стартанула в толпу.
Трофей оказался несколько тяжелее, чем выглядел. Однако Имбер почти не чувствовала давления, движимая вперед чувством переполняющего ее счастливого удовлетворения.
— Вор! Держи вора! — тревожил слух девочки крик лавочника.
«Какой же я вор? — с досадой размышляла она. — Шедевр искусства должен был влачить жалкое существование среди гадских подобий на скверну. Разве я могла допустить подобное? Это же вызов эстетике!»
Соседи лавочника — продавец сладостей и продавец игрушек — пропустили ее, не пытаясь задержать. Их лица были переполнены состраданием к опростоволосившемуся коллеге, но в то же время в душе они тихо радовались, что такая беда приключилась не с ними.
Имбер почти пересекла главную дорогу, отделявшую рынок и маячивший впереди переулок, как вдруг сбоку вынырнула карета. Заорав во всю мощь своих детских легких, девочка покатилась по мостовой, чудом не попав под колеса кареты. Вазу она, конечно, сронила.
Тяжело дыша, она вынырнула с другой стороны кареты, находясь уже ближе к переулку и озираясь по сторонам в поисках потерянной вазы. Но поиски пришлось резко прекратить, потому что мгновением позже у остановившейся кареты материализовался обиженный жизнью лавочник. Уцепившись за ручку дверцы, Имбер подтянулась и притаилась, стоя на подножке кареты.
В это время возмущенный до глубины души лавочник пнул колесо кареты, ругая на чем свет стоит кучера, а также пассажиров. По его словам, они на своем «корыте» помешали ему поймать вероломную воровку, и теперь он им покажет, где раки зимуют.
Под нескончаемые рулады ругательств дверца кареты приоткрылась, и лавочник, по инерции выплюнув еще парочку нецензурных слов, смолк. Его глаза вылезли из орбит от ужаса, когда он узрел того, кого посмел хаять.
— Господин мэр? — пролепетал он, безвольно опуская сжатые в кулаки руки.
«Мэр Наркисса?» — Имбер встрепенулась и влепилась личиком в стекло дверцы с другой стороны кареты. Ее взору предстала спина полного лысого мужчины в дорогом щегольском костюме.
— Что вы себе позволяете! — Мэр Наркисса потрясал в воздухе изящной тростью с металлическим набалдашником. — С ума сошли гробить чужую собственность?
— Простите, ужасно извиняюсь! — Лавочник сложил руки в жесте мольбы. — Случайно получилось. Не велите наказывать! Каюсь!
— Прекрати. — Мэр с досадой выставил перед собой ладонь. — Громкие звуки меня раздражают. Что у тебя случилось, горожанин?
Лавочник мелко затрясся. Судя по всему, он уже рисовал в воображении картины своего будущего наказания.
— Тут ребенок... мелкая проходимка... Она вдруг бац... А я... Ну... Такая вот история.
— Говорите четче, — проблеял мэр. — Мне некогда расшифровывать вашу белиберду.
— Воровка украла мою вазу, — отчеканил лавочник и судорожно вздохнул.