Обитель теней - страница 36
— Полагаю, ты, мастер Фалконер, захочешь отдохнуть у нас. Тем более в такую недобрую погоду.
Словно в подтверждение его слов, двор осветила вспышка молнии, залив все жутким голубоватым светом, и сразу за ней последовал громкий раскат грома. Испуганное ржание кобылы напомнило Фалконеру о причине задержки, и он выскочил под проливной дождь, чтобы успокоить животное. Настоятель Джон де Шартре не последовал за ним под ливень. Задержавшись в дверях, он крикнул сквозь шум грозы:
— Пройди с лошадью в обход церкви. Послушник поставит ее в конюшню. Гостевые покои расположены за больницей. Только имей в виду, там кое-кто…
Он осекся, словно вспомнив вдруг об очередном осложнении. Но Фалконер, страдавший близорукостью, не заметил издали сквозь пелену дождя, как нахмурилось чело настоятеля. Он увидел только, как тот оглянулся через плечо, прежде чем махнуть рукой направо, показывая, куда следует идти.
— Ну, сам увидишь. Иди туда, покуда не утоп. Ты легко найдешь покои.
И он скрылся в церкви, чтобы снова заняться обезумевшим монахом.
Фалконер в ответ на таинственное предостережение настоятеля передернул плечами и, склонив голову под жесткими струями ливня, повел кобылу вдоль северной стены церкви. Обойдя ручей, уже бежавший по болотистой земле, он, следуя наставлениям хозяина, свернул вправо, к серым мрачным строениям по южную сторону от церкви. Аббатства и монастыри строились более или менее на один манер, поэтому Фалконер легко угадал в первом из зданий больницу, где скоро запрут брата Питера. Выглядела она мрачно и безрадостно, а его нос свидетельствовал, что поблизости расположена главная помойная яма монастыря. Последнее здание в ряду должно быть предназначено для гостей. И в самом деле, прижимаясь к стене, чтобы укрыться от косого дождя. Фалконер скоро различил промокшего насквозь человека под аркой внутренних ворот. Тот самый послушник, что должен отвести в конюшню его лошадь.
Поманив его к себе, послушник перехватил повод кобылы и поприветствовал нежданного гостя невнятным ворчанием. Он уже повернулся спиной к Фалконеру, когда тот заметил луч света, мелькнувший в верхнем окне странноприимного дома. Ему почудилось бледное лицо, освещенное мигающим огоньком свечи. Порывшись в кошеле, он извлек глазные линзы и приладил их на нос. Однако к тому времени видение скрылось, в окне стало темно, к тому же дождь мгновенно залил стекла.
Когда он впервые заказал приспособление для ослабевших глаз, оно представляло собой не более как два стеклышка на концах изогнутого под углом стержня. Его приходилось придерживать перед глазами, чтобы что-нибудь разглядеть. Фалконера раздражало это неудобство. В конце концов он изобрел две складные скобки, державшиеся за ушами. Впервые в жизни он порадовался оттопыренной природе этих своих отростков. И все равно глазные линзы были тяжелыми и сильно мешали, так что он не носил их постоянно. В Оксфорде его и без того считали чудаком, а все время носить глазные стекла означало навлечь на себя насмешки. Сняв и сложив линзы, Фалконер окликнул послушника:
— Кто это был там?..
Он замялся, не зная, как спросить. Послушник обернулся в направлении, куда указывал Фалконер, но, ничего не увидев, хмуро пожал и без того ссутуленными плечами. Фалконер, вздохнув, решил, что его обманул отблеск молнии. Либо так, либо это был призрак, а в призраков магистр не верил.
— Брат, куда мне идти?
Человек, судя по всему, принадлежавший к ордену молчальников, ткнул толстым пальцем в сторону окон, где мелькнул призрачный лик. Фалконер пробрался под арку, укрывшую его от дождя.
Настоятель сидел за длинным дубовым столом в своих покоях, вертя кольцо с печаткой, украшавшее мизинец его левой руки. Перед ним лежал драгоценный кусок свежего пергамента, приготовленный для неначатого письма. Не палимпсест, исписанный и выскобленный для нового использования, а девственно чистый лист. Он предназначался для важного послания в клюнийское аббатство Святой Марии в Ла-Шарите-сюр-Луара. Джон де Шартре долго и тщательно обдумывал содержание письма и сомневался, стоит ли вообще его посылать. Однако он был человеком осторожным и щепетильным и не желал в одиночку нести бремя вины за скандал, который, по его мнению, скоро должен был выйти на свет. Он проклинал день, когда ему поручено было возглавить обитель, чтобы заново поднять ее на ноги. С другой стороны, он не придавал значения старинным страшным преданиям о временах основания монастыря.