Обком Обкомыч - страница 14
Товарищ поморгал несколько раз и испарился без слов, однако уровень водки в бутылке остался прежним – явно я столько не выпил… долго размышлял над этим удивительным фактом, потом взял баян в руки и заиграл на нем, подбирая ноты к самым тоскливым песням, кои мне вспоминались в пьяном своем угаре. Потом в дверь забарабанили особенно сильно. Я поначалу собрался игнорировать это дело, ну постучат и уйдут, не будут же они замок выламывать в самом деле, но вдруг понял, что стучание складывается в определенный такой и очень знакомый мне ритм… да, точняк это оно, «Одиночество сволочь». Ну хорошо, ребята, вы меня уговорили, иду открывать, ну кто там это еще ломится.
Замок подался с большим трудом, дверь распахнулась, а на пороге, значит, двери… вот если б мне сказали написать список из ста возможных посетителей меня в текущих обстоятельствах, то человек на пороге в этот топ-100 точно не вошел бы, да…
<b>Анют так много на земле…b>
А стояла там Анечка Пак, которая дочь хирурга из 40-й больницы и знаток восточных боевых искусств, вся из себя тихая и спокойная, как глубокая бухта в бурную погоду.
- Привет, - с места в карьер начала она, - как жизнь, как семья, как здоровье?
- Жизнь сплошное спортлото, - автоматически вылетело у меня.
- В смысле?
- Где ни поставишь крестик, все не то, - продолжил я, - ну заходи, раз пришла.
Аня зашла, озираясь по сторонам, я помог ей снять куртку, повесил на вешалку, нашел какие-то тапочки, от Усиковых по-моему остались.
- Ну пойдем, если не боишься, - и мы зашли в мою комнату.
- Мда… - протянула она, - давно квасишь-то?
- Второй день заканчивается, - ответил я, - послушай вот, что я тут сочинил в ходе этого увлекательного процесса.
И я вытянул из-под стула баян. Сначала проиграл «Гранитный камушек»:
В этот вечер снова ждет тебя другой,
Это он украл любовь у нас с тобой.
Не ходи к нему на встречу не ходи,
У него гранитный камушек в груди.
- Ну как? – спросил я, закончив.
- Волшебно, - ответила она, - не останавливайся, давай жги дальше.
Ну ОК, дальше, значит дальше. Забабахал,не останавливаясь, Ляписа-Трубецкого:
Я читал тебе вслух стихотворения
Покупал дорогие печения
Я выгуливал твою глупую, глупую собачку
А помнишь, подарил иностранную жевачку
Но ты, ты, ты меня кинула,
Ты, ты, ты меня кинула
- Еще лучше, - немного подумав, сказала Аня. – А кроме этого что-нибудь есть?
- А то как же, у меня еще много чего есть, – ответил я и продолжил песенкой Ингрид под названием «Будь ты проклят, гад», пришлось, правда, немного ее адаптировать к российским реалиям:
Ты обещал мне рай на земле и любовь в небесах,
Но я осталась просто ни с чем и в дырявых трусах,
Ты говорил, что я буду принцессой твоей,
Но мне досталась лишь стирка носков и варка щей.
Да будь ты про-про-про-клят, гнида,
Да будь ты про-про-про-клят, гад.
- Идеально, не забудь слова с нотами записать, - ответила Аня, изучая завалы бутылок под столом. – Давно она тебя кинула-то?
- Да вот позавчера, - автоматом вырвалось у меня. – А ты откуда знаешь?
- Нетрудно догадаться. В общем так, дорогой Сергуня, ты щас встанешь и пойдешь в ванную отмокать и трезветь, а я пока все тут уберу, согласен?
- А чего это ты тут раскомандовалась? Командирша нашлась, - сказал я, еле ворочая языком.
- А того я тут раскомандовалась, дорогуша, что тебя все ищут и на ушах стоят, дела не делаются, время идет, а он сидит тут, обливаясь горючими слезами и водку лопает. Экая ж невидаль – баба его бросила! Не ты первый, не ты последний, с кем это случилось, баб на земле много еще осталось. А ну быстро собрался, тряпка, а то сидит тут, нюни распустил, и шагом марш в ванную! Еще водка есть? – спросила она в итоге своего спича, взяв в руки недопитую бутылку арзамасской.
- Нет, эта последняя.
- Я ее щас в раковину вылью, а ты дуй в ванную.
Собрался и пошел, чо… через полчаса она пришла проверить, что там у меня и как. Я сказал, что вообще-то я как бы голый тут сижу, на что она ответила в том смысле, что она голых мужиков что ли не видела (интересно, где это, подумал я, в свои 17 лет она много голых мужиков-то видела, но вслух ничего не выдал), так что давай спину что ли тебе помылю, горе ты мое.