Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений - страница 19
«1770. При высочайшем дворе в Санкт-Петербурге мальчика американского казали. А того американца начальник анадырской Шмалев из Камчатки вывез».
«Книгам и планам моим реестр:
«Таблицы склонения солнца», сочиненные В. Киарияновым, Кемпферова книга о Японии, «Атлас Российский», «Экстракт штурманского искусства, из наук, принадлежащих к мореплаванию…», «Светильник Морской», «Карта видимой земли Американской», «Книга полного собрания о навигации, корабельного флота капитаном Семеном Мордвиновым сочиненная…», «Карта, представляющая изобретения, Российскими мореплавателями на северной части Америки учиненная…», «Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина», — да книги аглицкие, мореходные и иные — кои лежат у Дикого Мичмана для экстрактов переводных из них…»
…Оконишников вспотел, перелистывая шелеховские бумаги. Ворот расстегнул, так что финифтяный ростовский крест на серебряном гайтане из-за ворота выпал на стол и шевелится, постукивает по голубым листам.
Нет, здесь воровства нет, насколько Оконишников из записей понял! Но чтобы из Охотска с Филипповыми островами торговать — сие одно мечтание недостойное. Бобра да кота морского и так в океане хватит — есть что везти в Петербург и Кяхту. А что касательно Ост-Индии, то и сие есть мечтание вредное: Бахов с Шелауровым туда собрались, шесть лет во льдах маялись, да так и сгинули, пропали ни за грош! И нам здесь никакой компании Индейской не нужно! Промышлять да торговать будем как раньше. Нечего вологжан учить! Из них такие люди, как Хабаров, Атласов, Дежнев и иные, вышли. Не будь Вологды да Устюга — не было бы и Берингова моря.
Оконишников не знал, как и время прошло, и как первый петух у попа во дворе запел, и как каторжные люди на солеварню пошли. Надо от греха бумаги сложить обратно в певучий сундук.
Взглянул на шелеховское писанье Оконишкиков да и обмер. Ох ты, грех какой — все свечным салом залито — сразу видно будет, что бумаги кто-то брал. Как теперь приказчику в лицо взглянешь?
Долго сидел Оконишников на китовом позвонке, зажав в руке подсвечник с тающим огарком. Сидел и думал, как теперь поступить. Стал честной купец хуже вора. А вдруг домашние проснутся — увидят, как он по чужим сундукам лазит?
Лиха беда начало. Подошел Ококишников к печке, потрогал холодные синие изразцы и вздрогнул. Сам своему решению ужаснулся, однако наклонился, открыл печную дверцу, взял со стола ворох бумаг и забил ими печку. Гори, Индейская компания, горите, Филипповы острова! Как-то отвечать придется, да дело уже сделано!
Оконишников поднес огарок к просаленным листам. Пламя зашевелилось, осветило финифтяный крест, сверкнуло на серебряном гайтане. Потом огонь побагровел, кинул рдяный отблеск на бороду купца. Дрожащими руками Оконишников взял железную кочергу, чтобы помешать почерневшие комья бумаги.
В то время под окном кто-то во всю глотку запел. Боже ты мой, какой позор! Придут сейчас сюда, поди, это какой-нибудь из передовщиков и за неотложным делом стучится…
— Кто румб презирает, каким течет море, тот нечаянно терпит зело на мелях горе… — пел кто-то под окном. Вдруг окно затряслось и мех, что его занавешивал, свалился на пол. Оконишников загородил печку широкой спиной. Да было уже поздно. — Открой, хозяин! — кричал нежданный гость, заслонив собой окно.
Ну, так и есть — пьяный мореход, штурман Мухоплёв ломится в дом. Лучше от греха открыть, а то шуму больше будет. Оконишников пошел к дверям, на ходу оглядываясь — прогорели ли в печи бумажные комья.
— Дай, хозяин, опохмелиться,— сказал Мухоплёв, сев на китовый позвонок, — почесть, всю ночь пили с Измайловым, Петушковым да Бочаровым. А уж сам знаешь, что бывает, когда господа мореходы, пьют… А Григория Иваныча еще нет?
— Нет, сам видишь,— ответил Оконишников.— А на что он тебе? Когда ты, господии штурман, шалости свои оставишь? В какое раннее время людей тревожишь. Дня тебе нет, что ли?
— Пьет господин штурман, точно что пьет! — воскликнул Мухоплёв и ударил себя в грудь. — Пьет, но службу справляет. Потерпи, хозяин, скоро от тебя уйду.
— Да уж давно слышу, — откликнулся Оконишников. — На, выпей да спать иди, не колобродь на весь Охотск, а то опять в холодную попадешь. Измучил ты меня, штурман. Кому ты нужен, выпивоха этакой.