Обманы Локки Ламоры - страница 6

— Вот ты, непрошеный гость, тридцать первый… Что скажешь? Будет от тебя какая-нибудь польза? Ты хотел бы помогать своим братьям и сестрам в их интересной работе?

Несколько секунд мальчишка размышлял, не говоря ни слова, а затем спросил высоким писклявым голоском:

— Вы хотите, чтобы мы крали для вас разные вещи?

Теперь настал черед старика разглядывать собеседника. Молчание затягивалось, некоторые дети из старожилов Сумеречного холма даже позволили себе похихикать, из скромности прикрывая рот рукой. Наконец Учитель медленно, с расстановкой кивнул.

— Пожалуй, именно это я и имел в виду, — согласился он. — Хотя мне не очень нравится такой… э-э… прямолинейный подход к обсуждаемому вопросу. Речь идет о проявлении личной инициативы, и я бы предпочел более тонкие и непрямые формулировки. Впрочем, не знаю, понимаешь ли ты меня. Как твое имя, мальчик?

— Ламора.

— Наверное, твои родители были изрядными скупцами, если наделили тебя только фамилией. А как ЕЩЕ они тебя звали?

Казалось, мальчишка глубоко задумался над этим простейшим вопросом.

— Меня называли Локки, — наконец произнес он все тем же тонким голоском. — В честь отца.

— Отлично звучит! — одобрил старик. — Так и скатывается с языка. Останься, Локки-в-честь-отца-Ламора, я хочу с тобой поговорить. Остальные могут идти прочь. Ваши братья и сестры укажут место, где вы будете спать сегодня ночью. Они также покажут, где отлить это и положить то… ну, вы понимаете, о чем я. Пока от вас требуется всего-навсего прибираться в зале, но затем появятся еще кое-какие дела. Обещаю — к тому времени, когда вы узнаете, каким именем меня зовут за пределами нашего холма, все они покажутся вам вполне осмысленными.

Локки подошел вплотную и встал перед креслом, в котором, как на троне, восседал Учитель. Тем временем сироты Сумеречного холма смешались с толпой новеньких и начали знакомить их с особенностями здешней жизни. Очень скоро зал опустел — старик, как и хотел, остался наедине с мальчишкой.

— Видишь ли, дитя мое, — начал он, — обычно мне приходится проявлять некоторую сдержанность с вновь прибывшими членами нашего сообщества. Ты знаешь, что означает слово «сдержанность»?

Ламора помотал головой. Пряди грязных волос неопределенного цвета спадали ему на лоб, томатные пятна вокруг рта подсохли и уже не так бросались в глаза. Учитель потянулся и осторожно вытер их рукавом своей потрепанной синей куртки. Мальчик не отшатнулся.

— Я хочу сказать, что до встречи со мной детям внушали: красть нехорошо. Поэтому мне приходится приложить немало усилий, чтобы приучить их к самой идее воровства. Понимаешь? Однако с тобой, похоже, не требуется подобной деликатности. Поэтому давай говорить напрямик. Ты ведь крал раньше, не правда ли?

Паренек кивнул.

— Еще до чумы, да?

Снова кивок.

— Даже так? А скажи-ка, милый мальчик… ты ведь не сейчас лишился родителей?

Глядя себе под ноги, малыш едва заметно покачал головой.

— То есть у тебя уже имеется опыт самостоятельной жизни? Тут нечего стыдиться, дитя мое, — вкрадчиво заговорил Учитель, заметив колебания ребенка. — Наоборот, это поможет тебе заслужить всеобщее уважение у нас на холме. Если, конечно, ты на деле докажешь свои таланты.

Вместо ответа Ламора вытащил что-то из-под своих лохмотьев и протянул старику. Тот с удивлением посмотрел на два маленьких дешевых кошелька, которые легли ему на ладонь — засаленные, из толстой негнущейся кожи, затянутые грубыми шнурками.

— Где ты их взял? — спросил он.

— У стражников, — тихонько отозвался Локки. — Некоторые из них были так добры, что несли нас на руках.

Учитель отпрянул, будто его ужалила гадюка, и недоверчиво уставился на кошельки.

— Ты вытащил их у герцогских стражников?! У «желтых курток»?!

Локки снова кивнул — на этот раз гораздо бодрее.

— Ну да. Я же говорю: они брали нас на руки и несли.

— О боги! — прошептал Учитель. — Да ты можешь закопать всех, кто обитает здесь, Локки-в-честь-отца-Ламора! Очень даже легко!

— Представь, этот мелкий нахальный гаденыш нарушил Тайный Договор в первый же вечер, как появился у меня! — сокрушался Учитель.

Они с удобством устроились в садике Безглазого Священника, разбитом на крыше храма. Учитель держал в руке просмоленную кожаную кружку с вином. Вино было совершенно омерзительное — перестоявшая кислятина, чуть ли не уксус, и он усматривал в этом тайный знак: погоди радоваться, еще ничего не решено.