Обнаженная натура - страница 39

— Ну в смысле когда-нибудь, это я с превеликим удовольствием! — воскликнул Павел с облегчением.

В доме даже и в это вечернее романтическое время кипела обычная коммунальная жизнь, как будто в мире не существовало никакой бесконечности и вечности, как будто не висело над Москвою никакой луны… Впрочем, войдя в дом, Павел Родионов и сам тотчас позабыл о томлении духа, словно разом нырнул в иную реальность, словно вышел из-за укромных кулис на людную ярко освещенную сцену, да еще в самую напряженную и драматическую минуту.

Едва только открыл он входную дверь, как был подхвачен под руку полковником, который с радостным криком:

— Да вот Родионов пусть свое слово скажет! — поставил его посреди кухни.

Павел стоял и, поеживаясь от всеобщего внимания, близоруко щурил глаза, привыкая к электрическому свету. Скорняк подавал ему какие-то знаки, шевелил пальцами, будто что-то перетирал, мял. Степаныч улыбался как всегда хитро и лукаво, пьяный Юра Батраков пытался установить локоть на краю стола, но тот все время соскальзывал…

— Скажи, Паша, что это не дело! — приказал Кузьма Захарьевич.

— Это не дело, — согласился Павел. — И вообще, я как большинство…

Степаныч облегченно ударил ладонью по колену и победоносно оглянулся на скорняка. Василий Фомич крякнул яростно и бросился вон из кухни. Павел Родионов двинулся из кухни, не желая вникать в тонкости коммунальной разборки.

— Большинство всегда неправо, — проворчал из угла чернокнижник Груздев, отрываясь на секунду от банки с консервами.

Павел Родионов, шагнувший уже к выходу, вздрогнул от неожиданности, потому что из коридорной тьмы высунулись вдруг и недружелюбно боднули его растопыренные рога.

Вслед за тем на свет явился Василий Фомич, неся эти громадные кривые рога, торчащие из обломка волосатого черепа. Его круглое лицо было багрово и страшно.

— Вот! — взмахнул он тяжелыми рогами, отчего завизжала и шарахнулась в угол пугливая Любка Стрепетова.

Павел, защищаясь, поднял ладони. Скорняк сунул ему в ладони рога и взмахнув освободившимися руками, пожаловался:

— Для общего блага ведь… Пустует же площадь, Паша! Прохладно, тихо, никому не помеха… Чую беду, Паша, а эти все выжидают, раздумывают! Что тут думать? Пожарные приходили, раз! — Василий Фомич загибал пальцы. — Тараканомор приперся, два… Кто его звал? В плаще, упрямый гад, я его еле вытолкал. Кто его звал? — повторил Василий Фомич и оглядел присутствующих. — Ясно дело. Все туда рвутся, к Розенгольц. Потеряем площадь, если не объединимся. У меня лицензия, я имею право на подсобное помещение. При общем согласии…

— Смрад! — возразил полковник.

— Ага, выгонишь тебя потом из этой общей площади! — крикнул Степаныч.

— Но не чужим же с улицы отдавать! Не чужим… — волновался Василий Фомич. — А эти, как их?.. Баптисты нахлынули. С бубнами. У вас, мол, помещение… Сперва один сунулся, маленький из себя, плюгавый. Я его в шею, в шею… До калитки гнал. Прибрал тут немного в комнате, только сел на кухне передохнуть, чай поставил… Слышу, толкотня какая-то у Розенгольц, шум, гомон… Я туда, а их там семеро уже! Здоровенные. В окна поналезли. Вон Касым подтвердит, как мы с ними бились. Он метлой, я лопатой… А вы говорите… Занимать надо помещение, осваивать, иначе захватят.

— Ни нам, ни вам, — вмешалась Любка Стрепетова.

— А я бы всех обшил… Бесплатно, — сулил Василий Фомич.

— Как же, выгонишь тебя, — проворчал снова Степаныч.

— Да и дело-то выгодное, коммерческое… — настаивал Василий Фомич.

— Смрад! — упрямо повторил полковник.

— Коммерческие дела, а в особенности выгодные, всегда с душком. — заметил из своего угла чернокнижник, доканчивая банку тушонки.

Василий Фомич молча повернулся и, сутулясь, вышел вон.

— Рога! — крикнул вдогонку Родионов, но скорняк, не оглядываясь и ничего не отвечая, махнул рукой и пропал за своею дверью.

— Ни нам, ни вам! — подытожил Степаныч. — А там как будет, так и будет…

Родионов, косясь на омерзительный трофей, попытался сунуть его под раковину.

— Пашенька, унеси его с глаз, пожалуйста… — жалобно попросила Любка, и Родионов покорно поплелся с ношей из кухни. Он кинул эти рога в своей комнате в дальний угол, прошелся, потянулся, задернул занавески и присел на минуту к столу без всякой определенной цели.