Обо всём - страница 37

И вот последний гроб. Лежит в нём тихонько светлая такая бабушка, очень пожилая. Казалось бы, о чём горевать, пожила старушка. А вокруг гроба стоят дети, внуки и все плачут, да так горько, что и мы уже петь не можем.

У изголовья стоит немолодой и несуразный мужичок. Знаете, такой типаж, когда брючки короткие, чуть ли не под горло натянуты, рубашка в клеточку со стройотрядовской юности, пуговки еле-еле напор живота выдерживают, волосики, как воробьиные пёрышки во всё стороны торчат, и очки с огромными диоптриями, глаза из них, как две большие аквариумные рыбы, смотрят.

И все родные как-то кучками стоят: муж-жена-дети, а он один, особняком. Трясётся весь, из-под аквариумных очков слёзы рекой, он их даже не вытирает. Все прощаются, закрывают гроб, и мы выходим всей процессией за гробом. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», — поём…

Я оказываюсь аккурат позади этого безутешного мужчины, и когда гроб уже ставят в катафалк, он как-то странно, извернувшись всем телом, подпрыгивает, громко всхлипывает и со всего маху падает на асфальт. Головой бьётся о бордюр, и кровь фонтаном заливает мою юбку.

Пока его приводят в чувства и ждут скорую, родственники рассказывают, что он не виделся с матерью 20 лет. И не разговаривал. Из-за чего — не знаю, не уточняли. Но все эти двадцать лет она писала ему письма. Просила прощения за какую-то вину, которую он не мог ей простить. А он всё не прощал. А потом уже вроде как и простил, а мама возьми да и умри.

И вот сидит он на асфальте, качается из стороны в сторону, в слезах, в крови весь, жалкий до невозможности. А и пожалеть его уже некому и прощение его уже никому не нужно. Страшно это.

Никто нас так беззаветно не любит, как мама. Никому наша боль не близка так, как ей. И никому не интересно, что ты там, великовозрастный детина, покушал и есть ли у тебя сапоги на зиму, а ей не всё равно.

И если она когда-то и надавала тебе по шее или назвала тебя дураком, так и правильно сделала. Потому что кто ж тебе, орясине, ещё скажет правду?

На своё шестнадцатилетие мой племянник заявил, что он никогда-никогда не женится. Ибо незачем. Ибо от баб всё зло и неприятности в мире, и тратить свою молодую жизнь на капризных фифочек он не намерен. Может быть, к старости, лет в тридцать ещё и можно подумать, но никак не в молодости. И без этого жизнь прекрасна и удивительна. Опять же, дети пойдут. Сопливые и вечно орущие, а с него хватит и братца, которого он с 14 лет тетешкал. Хватит, настрадался. Мы с сестрой поржали над ним и заключили пари на ящик шампанского, что женится Виталик аккурат после армии (деревенские парнишки все в армию ходят, так заведено тут).

Проводили его в армию, мама поплакала, как водится, да время быстро пролетело, год всего нынче служат.

Звонок: «Привет-привет, как дела, все живы-здоровы, сын вернулся…»

— Лен, что с голосом?

— Виталька женится-а-а-а-а-а…. ы-ы-ы-ы-ы-ы… — и вой в трубке, как по покойнику.

— Да не блажи ты, нормально объясни, он что, директора вашего клуба в жёны берёт? (Она у них герой Шипки и Полтавской битвы, сколько ей лет — никто не знает, по орденам только и можно сориентироваться.)

— Не-е-е-ет, она из Маймы-ы-ы… Меньшикова, приезжай, приезжай, пожалуйста! Я сама с ними не справлюсь!

То, что моя сестра, невероятной выдержки женщина, абсолютно не щедрая на какие-либо эмоции, позвала из-за тридевяти земель решать матримониальные вопросы, заставило меня призадуматься минут на пять, а через десять я уже шерстила авиасэйлы в поисках билетов Москва — Горно-Алтайск. Без лишних вопросов. Потому, что если такие женщины, как Лена, начинают плакать, то значит и впрямь — дело плохо.

Билет нашёлся быстро, и утренняя небесная лошадь доставила меня к обеду следующего дня на родину предков. Такой прыти от меня никто не ждал, я впопыхах тоже никому не позвонила, поэтому московскую гостью никто не встречал. Попутка быстро домчала меня по пустынному зимнему Чуйскому тракту до Мунов.

На рысях проскакиваю мимо пекарни, храма, врываюсь в дом. Тишина… Никого. Сестра в школе, племянник на работе. Не раздеваясь, бахаюсь в кресло, вытягиваю ноги… Тишина… За окном колышутся сосны и кедры, горы в снегу подпирают яркое солнечное небо. Тишина…