Обольстительная герцогиня - страница 10

Констанс достала из-под манжеты носовой платок, украшенный бельгийским кружевом, и промокнула уголки абсолютно сухих глаз. Артемизия могла предположить, что, если бы мать не вышла замуж за Ангуса Далримпла, она могла бы сделать великолепную карьеру на одной из лондонских сцен.

– Мы приглашали леди Шрусбери на чай не один раз. Мы терпели выходки ее дочери, цвет лица которой, кстати, оставляет желать лучшего. А она прошествовала мимо, даже не поприветствовав меня. – Констанс обиженно фыркнула. – Не хочешь ли узнать причину?

– Нет, но полагаю, вы мне все равно расскажете. – Артемизия сделала глоток шоколада, надеясь, что Катберт скоро принесет еще и яйца с маслом. Каждое утро перед работой в студии она довольствовалась скудным завтраком, состоящим из чая и тостов. К тому времени как просыпались остальные домочадцы, Артемизия уже успевала проголодаться. А после утреннего сеанса с мистером Доверспайком ей захотелось чего-то большего, нежели джем и лепешки.

С победоносным блеском в светло-серых глазах Констанс бросила на стол потрепанный экземпляр «Таттлера».

– Представь мой ужас, когда я увидела, что твои грешки выставлены на обозрение всего высшего света. Твое возмутительное и распутное поведение лишает сестер шанса обрести их счастье. В самом деле, Артемизия, это не слишком хорошо с твоей стороны. Что подумают люди?

– Если кто-то хочет плохо думать о человеке, он все равно составит о нем мнение, прочитает ли он сплетню в скандальной газетенке или нет, – ответила Артемизия ровным тоном. – Только одно может быть хуже обвинения в распутном поведении – если оно не имеет под собой никаких оснований.

Делия захихикала, но ее смех мгновенно умолк под ледяным взглядом Констанс.

– Мама, я никогда не вела себя распутно! – Жестокие слова из «Таттлера» все еще причиняли ей боль, но то, что мать в них поверила, было еще больнее. – Каждый, кто меня знает, может засвидетельствовать мою преданность мужу и подтвердить, что я должным образом скорблю о его уходе, что кровать моя пуста и живу я уединенно, как монахиня.

Артемизия не сочла нужным прибавить, что и до смерти мужа супружеское ложе ее было столь же холодным, как после его смерти.

– Право, дорогая моя, ты могла бы выражаться не столь откровенно. – Констанс нахмурилась. – Ты все-таки находишься в присутствии своих невинных сестер.

– Я не хочу, чтобы они легли на брачное ложе такими же несведущими, как я. – Артемизия покачала головой. Если бы не произнесенные лихорадочным шепотом объяснения Рании, ее обожаемой индийской няни – айи, интимный акт, слава Богу, весьма недолгий, мог бы напугать ее. После наставлений Рании он просто показался Артемизии неким болезненным и неловким ритуалом. – Осведомленность об окружающем мире – лучшая защита от него. Делия и Флоринда заслуживают лучшей доли, нежели я.

– Если тебя послушать, – Констанс натянуто рассмеялась, – то от брака необходимо предостерегать, но вы получили от брака неоспоримые преимущества, не так ли, ваша светлость?

Несмотря на разделяющие их четыре десятка лет, Теодор Пелем-Смит, герцог Саутвик, считался выгодной партией для девушки, у которой не было ничего, кроме рано проявившегося таланта к живописи и огромного приданого. В результате этого брака герцог Саутвик смог получить крайне необходимые денежные средства, а старшая дочь Ангуса Далримпла стала герцогиней по милости Божьей. Мало кому удавалось преодолеть пропасть, разделявшую богатых выскочек и благородных аристократов, но хитрый шотландец смог это сделать, подобрав великолепную партию для дочери. Артемизия рассматривала свой брак только лишь как последнюю волю отца и без всяких возражений, хотя и без особой радости, пошла к алтарю.

– Даже если ты совсем не слушаешь мои советы, следи за своим поведением, чтобы хотя бы дать сестрам возможность выйти замуж за обладателя знатного титула.

– В жизни есть много вещей намного важнее титула. – Артемизия содрогнулась, вспомнив о первой брачной ночи.

Ради соблюдения приличий его светлость раз в неделю заходил в ее будуар, и эти часы чаще всего проводились за игрой в шахматы перед камином. Иногда Артемизия читала вслух последние произведения Диккенса, пока Теодор в кресле-качалке погружался в сладостную дремоту, вполне подобающую его преклонному возрасту. После этих спокойных вечеров герцог стал для нее просто Тедди, и она скорбела о его уходе, как могла бы оплакивать смерть дальнего родственника.