Обратная перспектива - страница 12

стр.
Эту жесткую власть без властителя,
Эту странную страсть бесстрастную
Красоту ослепительно-чистую…
Светит снег под луной таинственно,
И сверкает, и рассыпается…
Звездопад из снежинок искренних
В бесконечности растворяется…

Странник

Дом оставив, шел крестьянин долго
Посмотреть на Радонежского старца,
Позади остались Дон и Волга,
До обители еще-то дён двенадцать.
Вот до места он с трудом добрался
И хотел увидеть чудо тотчас,
Но, взглянувши, странник рассмеялся:
     «Видно, бес меня решил морочить:
     Нищих и бродяг я навидался
     (Как еще живым сюда добрался)!
     Да неужли этот-то убогой
     Заслужил любовь и милость Бога?
     Сей простак — и храма основатель? —
     Что в земле копается некстати?!
     Кто сподвигнул Дмитрия на битву?
     Кто творил победную молитву?
     В ком видал преемника Алексий?! —
     Лучше б провалиться мне на месте!
     И о нем идет такая слава! —
     Нет! Для этого годится лишь канава!»
Вот труды окончив в огороде,
Отче пот отер с простого лика,
И ему навстречу по дороге
Со своей дружиной князь великой.
Князь, убогого завидев, в ноги прямо
Пал, прося одно благословенье,
По кустам рассыпались, по ямам
Драгоценные его каменья…
Догадался странник: «Сей есть Сергий! —
Видно, бес мне очи отуманил!».
И упал, сраженный, на колени,
С полными раскаянья словами:
     «Отче Сергий! Пощади за дерзость:
     Не признал тебя я поначалу —
     За одеждой не заметим мерзость,
     А души за наготой не чаем!
     Думал, что смиренней всех на свете
     Только Бог, а ты — воображаешь…».
Улыбнулся старец и ответил:
     «Обо мне один ты правду знаешь».

У моря, у Черного моря…

Настоятелю храма

во имя Георгия Победоносца

в Абхазии о. Сергию

У моря, у Черного моря —
Вдали от роскошного мира
Древний стоит Илори,
А рядом с ним — Очамчира…
В абхазских домах забытых
Гуляет ветер столетий,
Да бегают резвые дети
В руинах, плющом увитых.
Там, где стоит Илори,
Лагерь разбил когда-то
Победоносец Егорий…
Источник с тех пор благодатный
Струится с копья святого…
Илори, Илори, Илори,
Сердце мое устроил…
Там, в храме осьмого века,
Миро течет, как млеко.
И кипарисы, как свечи,
Там освещают вечность…
Илори, Илори, Илори,
Ты — лучше любого моря,
Ты — лучше любого дома.
В сердце стучишь любовно.

Сколько менялся пейзаж заоконный

Сколько менялся пейзаж заоконный —
Но в памяти детства один:
Снежное поле под небом суконным,
Трубы за полем и дым.
И все пространство с лунною дрожью
Он превращает в едкую мглу,
Гонит прохожих по бездорожью.
Вижу: отец мой идет по нему…
Вот он заходит за край Парашютки, —
Там, за пригорком, потише метель.
Он уже близко. Считая минутки,
Я у плиты завожу канитель.
Свет зажигаю. Гонимый из комнат,
Сумрак сливается с уличной мглой,
И пропадает пейзаж заоконный,
Чтоб навсегда оставаться со мной.

Во всем, что есть, есть смысл

Во всем, что есть, есть смысл:
В простом сложенье числ,
В пустом полете звезд,
Упал ли тихий лист,
Иль взмыл он до небес.
Его ищу во всем,
Мой взгляд вотще скользит,
Но счастье, видно, в том,
Что этот смысл сокрыт…

Где низ и где верх — облака под ногами

Где низ и где верх — облака под ногами.
Где утро, где вечер — туман за бортом.
Мы входим из завтра в сегодня кругами,
Не зная законов пространств и времен.
Хабаровск — Москва. Я лечу, улетаю.
В окно самолета тоскливо смотрю:
Я маму и землю свою покидаю,
Где выросла я, и где я не умру…
И вот, растянувшись полоскою белой,
По небу с Амура до Лены, рукой
Урал обниму, и сосны´ не задену,
И слезы пролью над Москвою-рекой.
Я и там, я и тут — я почти невесома,
Парю в поднебесье, не зная, где я.
Как прежде в пути
            и как прежде бездомна,
Зато вся Россия — мама моя.

От автора

Думаю, многие не раз задавали себе вопрос: все ли правильно делают и говорят те или иные люди? Не живут ли они иллюзиями? Реже, конечно, касались себя: все ли правильно делаю и говорю я? Вообще по тому, как человек относится ко многим вещам: незначительное замечает, а главного не воспринимает — смотрит и не видит, можно судить о нем самом. Поэтому вопрос о художественной перспективе, казалось бы, предмете, необходимым только художникам, чертежникам и еще некоторым специалистам, оказывается важным для каждого. Разбираясь с явлением прямой перспективы, Павел Флоренский задает такой вопрос: «В самом ли деле перспектива, как на то притязают ее сторонники, выражает природу вещей и потому должна всегда и везде быть рассматриваема как безусловная предпосылка художественной правдивости?» Оказывается, якобы открытая художниками эпохи Возрождения, перспектива была известна еще в V веке до Рождества Христова, но не имела доступа к высокому искусству далее прихожей. Обратная перспектива же, напротив, применялась в иконописи, поэтому перспективность или неперспективностъ живописи не может рассматриваться как нечто равносильное умелости или неумелости.