Обратная сторона радуги - страница 8
— Если хочешь...
А можно и не убирать ничего, не мыть полов, можно и так еще пожить.
— Если хочешь...
Хочешь... А чего я вообще хочу? Чего?
Так он и уснул, измученный мыслями о ней, уронив на пол затухшую трубку.
Проснулся он уже с новым чувством. Нет, о Гале думать он не перестал, но мысли о ней были уже не так мучительны. Вадим попытался вспомнить, почему она не пришла в тот вечер в клуб, но так и не смог. Мы были так неосторожны, так неосмотрительны, подумал он в следующее мгновение. И она, и я. Эта неосмотрительность могла кончиться чем угодно... Было сумасшествие... Впрочем, нет, этого случиться не могло. Не могло... Но почему не могло? Говорят, когда в первый раз, то почти всегда — наверняка... Мысли снова возвращались на мучительные круги, и, чтобы освободиться от них хоть как-то, хоть на время, он опять попытался вспомнить, почему она тогда все же не пришла.
Она не пришла. После танцев Вадим прошелся мимо ее дома, постоял в акациях, снова прошелся мимо. Свет в окнах был погашен, и снова, как тогда, когда Вадим смотрел на этот дом впервые, он показался ему нежилым. Не пришла. Он усмехнулся. Не пришла. Повторил вслух, сказал еще:
— Недотрога... — И пошел назад, в отряд, сбивая с высокой травы крупную, будто набухшие почки, росу. В ту ночь была сильная роса, и когда он пришел в отряд, в кроссовках хлюпало, а кто-то из ребят, тоже запоздавших, спросил:
— Интересно, где это такие места в нашей деревне, что речку вброд переходить надо?
— Есть такие места, — хмуро ответил он, сбросил мокрые кроссовки и, не раздеваясь, лег на кровать.
А на другой день, когда ставили леса, Вадим сорвался с настила и сильно ушиб правое
колено. По телефону вызвали «Скорую», и через полчаса его увезли в город, а оттуда в травматологический институт, потому что срочно нужно было делать операцию. В отряд он уже не вернулся. Месяц провалялся в палате для выздоравливающих. Операция прошла успешно, и колено заживало быстро и легко. Потом, уже после выписки, уехал к тетке на юг поправлять здоровье.
Галя в те дни то исчезала, то вновь всплывала в его памяти. Постепенно образ ее становился все более зыбким, туманным. Он думал о ней и не понимал, кем была она для него и кем оставалась. Да и оставалась ли? И была ли она вообще, та, которую в своих прекрасных и сумбурных воспоминаниях он называл Галей? Может, просто перенесенные боли и месяц невыносимой скуки в палате выздоравливающих среди людей, чужих ему по духу и всему тому, что может сближать или разъединять людей, породили в нем эти навязчивые грезы? Э, да полно об этом! Так думал он иногда. Но то были худшие мгновения памяти. Иногда она приносила все; и волны тоски по этой девушке снова захлестывали его, вслед за ними приходили волны стыда, раскаяния и желания хоть как-то поправить свою вину, и тогда ему хотелось бросить все, поехать в деревню, которая существовала не только в его мыслях, но и просто существовала, отыскать этот приземистый домик, постучать в окно, сказать: «Здравствуй, Галя», и, если хватит сил, еще что-нибудь хорошее, что мучило его тогда, в сенцах, когда она угощала его молоком, и там, в полутемной бане, когда она неумело и крепко, так что было больно губам, целовала его, лежа на прохладной лавке, пахнущей дымом, вениками, сваленными в углу, и старыми стенами; ему хотелось найти ее руки, сжать их, крепко и нежно, и уже не отпускать, что бы там ни случилось. Потому что, отпусти он их, все начнется сначала. Ему хотелось покоя. О большем он уже не думал.
— О, Вадим, мальчик мой, — сказала однажды, застав его в такую минуту, его тбилисская тетка, — убей меня бог, но ты думаешь о женщине. Погоди, помолчи, не спеши лгать! Если я права, то вот тебе мой совет: выброси ее из головы.
Вадим в ответ вздохнул, поморщился.
— Эй, нашел о чем сокрушаться! Пусть они о тебе думают. Поверь мне, мальчик мой, ты этого вполне засуживаешь. Да и потом, ведь ты отдыхать приехал! Ну, вот что: завтра прилетает Вахтанг, и вы отправляетесь в Абхазию. А? Это ведь море! А где море, мальчик мой, там и девушки. Ну-ну, не морщи лоб, это портит твое лицо. Только будьте там осторожны. Это ведь море...