Образ жизни - страница 3
Хендерсон кивнул.
— Именно поэтому мои родители какое-то время пробыли в подполье, — сказал он. — Неподалеку от городка Пеория, если быть точным. Говорят, что там жил Филип Хосе Фармер.
— Тогда ты точно знаешь, о чем я, — кивнула Эйвис. — Папа был психологом — он-то и помог созвать новый Фандом. Даже некоторые из первых фан-клубов были против него — все те Шавериты, Палмериты и другие религиозные секты. Мы переезжали с места на место, не останавливаясь годами. Так что я никогда не знала других девчонок моего возраста, и у меня никогда не было игрушек. К тому времени, как мне исполнилось не то семь, не то восемь, папа заставил меня вырезать трафареты для фэнзинов. Я вырезала добрый миллион, прежде чем ему перепала организация, и мы смогли распространять газеты. Постепенно его планы закрепились, и мы привлекли больше людей к радио и всеобщему издательству. И с их помощью мы выиграли первые настоящие выборы.
— Порой так трудно осознать, что торилось в стране всего шестнадцать лет назад, — сказал Хендерсон. — Я все еще жил в Пеории, когда это произошло. Оканчивал курсы в частной школе старика Шоу. Ом утверждал, что является внуком самого великого Бернарда Шоу, но докатать это, конечно, ничем не мог. Его отец, если верить ему, был членом старого фан-клуба «Гидра». Он был докой в психологии — всегда говорил о Фрейде и Хаббарде. Меня это направление заинтересовало — и вот так вот я познакомился с твоим отцом… ну и с тобой.
— Все вышло как нельзя лучше, не правда ли, Джон? — Она сжала его руку. — И с этого момента все будет еще лучше. Ты выиграешь выборы, мы будем вместе, и…
Джон Хендерсон покачал головой.
— Не упрощай, — ответил он. — Ты же знаешь — это одна из наших больших проблем: все чересчур упрощено! Знаешь ли ты, что во время войны в мире было более двух миллиардов человек, и почти сто восемьдесят миллионов — в одной этой стране? А сколько людей живет на планете сегодня? Двадцать миллионов максимум. Никому не известна точная цифра — потому что у нас нет переписи. Столь много вещей мы утратили и должны вернуть. Во-первых — государственные школы. Мы не можем продолжать, воспитывать наших детей в фан-группах вечно. И мы должны учить их фактам, а не мифам. Мы должны готовить больше инженеров, ученых и техников — и меньше писателей, художников, операторов мультиграфов. Конечно, у нас есть и машинисты поездов, и пилоты хайнлайнеров. Но их мало — нужно гораздо больше! Нам нужно еще лет пятьдесят, чтобы разобрать руины наших городов, а потом…
— Бога ради, ты говоришь так, будто выступаешь с предвыборной речью, — осадила его Эйвис. — Совсем как папа!
— Твой отец — замечательный человек, — сказал Хендерсон. — Не знаю, смогу ли когда-нибудь воздать ему за все, что он сделал для меня. Он обучил меня всему, что я сейчас знаю — а когда-то ведь я был просто желторотым юнцом из фан-клуба Питера Бигла! Он сказал, что выбрал меня в будущие президенты, и я частенько подозреваю, что точно так же он выбрал меня на роль твоего будущего мужа.
— Я тоже, признаться, так думала, — смущенно пробормотала Эйвис. — Но хватит с нас политики.
И до самого конца для они просто беззаботно гуляли — как и весь остаток тех славных выходных. А в следующий понедельник все уже стояли на ушах: Лайонел Дрейк получил внезапную радио грамму, призывавшую его в штаб-квартиру в Старджене — новом городе, что был возведен на задворках того, что некогда являло собой Филадельфию. Эйвис сопровождала его весь день, оставив Джона Хендерсона одного на ферме с домработниками и секретарем.
Хендерсон провел утро, просматривая свои сообщения для прессы в текущих фэнзинах и готовя заявление, осуждающее гротескные теории сумасбродною культа Альфреда Ван Вогта, возникшего во время президентской кампании и угрожавшего как ЛАФКИ, так и НАФЛ. Цензурировать книги Ван Вогта он не стал бы — кардинальный принцип фандома гласил, что вся НФ-литература, спасенная из прошлого, должна быть сохранена и переиздана в образовательных целях, — но счел нужным предостеречь фэнов, чтобы те не воспринимали вычитанное у старины Вогта слишком буквально.