Обретение надежды - страница 34

— Я! — громко сказал Вересов — словно гранату в аудиторию кинул.

Он стоял за столом, малиновый от возбуждения, и вихор торчал у него на голове, как гребень у воинственного петушка. Вопросы были явно риторические, ответа никто не ждал. Николай и сам не понимал, как у него вырвалось — словно током ударило. Все расхохотались, рассмеялся и Голиков, звонко, весело, до слез. Илюша зло дернул друга за рукав — садись, чудила! — но тот стоял, вытянувшись во весь свой немалый рост, исполненный внутреннего ликования, как христианский мученик, взошедший на костер под свист и улюлюканье темной, невежественной толпы; он еще не знал, что такое «иммунологическая несовместимость», о которой упомянул Анатолий Нилович, не знал, что означает само слово «онкология»; он ничего не знал, кроме одного: вот дело, которому стоит посвятить всю свою жизнь, до самого донышка, и ощущал, как за спиной, за худыми, торчащими из-под гимнастерки лопатками вырастают трепещущие крылья.

Видимо, Голиков почувствовал это, потому что перестал смеяться, подошел, положил руку ему на плечо и негромко сказал:

— Ну, что ж, коллега, позвольте пожелать вам удачи. Смелость, как говорится, города берет. Но только запомните, что одной смелостью вы ничего не добьетесь. Наука не делается кавалерийскими наскоками, особенно такая сложная и трудная наука, как онкология. Однако, если в вас есть божья искра, если вы научитесь работать, как вол, по восемнадцать — двадцать часов в сутки, не отличая будней от праздников и дня от ночи, может быть, именно вам и удастся это сделать. Мир познаваем, люди обязательно разгадают загадку рака. От всего сердца желаю, чтобы среди них были и вы.

...Много лет спустя Николай Александрович будет с нежностью вспоминать негромкий голос Голикова, его круглые кошачьи глаза, красные от недосыпаний, его сильную теплую руку на своем плече, и себя, взъерошенного, раскрасневшегося, ошалевшего от собственной смелости. К тому времени он будет многое знать о загадках злокачественных новообразований, пожалуй, побольше, чем знал сам Анатолий Нилович. Он научится работать, не отличая дня от ночи, и той самой искрой, о которой говорил Голиков, не обделит его судьба. Новейшие методы исследований помогут ему улавливать «звоночки», неслышимые в конце тридцатых годов, а фантастические машины — расстреливать раковые образования энергией космических излучений. Он научится не только продлевать жизнь людям, которых раньше считали обреченными, но и полностью излечивать многих из них и возвращать к нормальной жизни. Но однажды он честно скажет сам себе, что на большинство вопросов, поставленных Голиковым, так и не ответил. Чего не хватило? Таланта, сил, времени? Значит, у других хватит. У тех, кого готовил и ты.

Пожалеет ли он о своем самонадеянном выкрике, вызвавшем в аудитории веселый хохот? Нет. Это «Я!» будет подстегивать его всю жизнь; годы выветрят из него мальчишеское честолюбие, но большая цель останется, и время будет только укрупнять ее — так вырастает гора, по мере того как приближаешься к подножию.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Одного Горбачев не мог даже предположить, что Рита давно все знает о его болезни. Точно так же, как ни она, ни врачи не предполагали, что все знает он.

Заподозрив, а вскоре после операции убедившись, что Сухоруков и Минаева обманывают его, Григорий Константинович безропотно примирился с этим. Ну, а что еще им оставалось делать? Им, онкологам, потерпевшим поражение... Сказать правду? Кому она нужна — правда, убивающая быстрей и страшней, чем сама болезнь? Но Горбачев был убежден, что врачи лгут не только ему, а и его жене. И он терпеливо подыгрывал им, делая вид, что верит каждому слову. Он подыгрывал им, хотя поначалу это было и нелегко и непросто, а сам не переставал дивиться в душе, какая все-таки окаянная у людей профессия: знают ведь, что ты обречен, что умираешь ты — умираешь! — а шутят, улыбаются, глядя тебе в глаза, будто ты и не человек вовсе, а так — деревяшка бесчувственная... цирк!

Сухорукову это удавалось хорошо — привык, а вот Ниночке похуже — все-таки не совсем чужой, не первый год дружны.