Обретение счастья - страница 9
Ольга любила работать на кухне, где можно было, почти не отрываясь от текста, готовить «попутный» чай или кофе, где пространство, казалось, было соразмерно ее женской, стремящейся к уюту, натуре.
В просторном, заваленном специальными журналами, кабинете мужа она ощущала чужеродность территории: при всей близости интересов супруги все же работали над разными темами, а значит, хотя и не были соперниками, свято соблюдали свои «ареалы».
Гостиная выглядела слишком помпезно, и все в ней напоминало о вкусах бывшей жены Юрия Михайловича.
Спальня вообще не настраивала на сколь-нибудь умные мысли, как, впрочем, и ни на какие другие.
Была в квартире академика и еще одна комната, дальняя и удобная, но там жила его дочь, вернее, только ночевала, очевидно, чувствуя себя лишней в родительском гнезде. Ольга понимала падчерицу, поскольку сама когда-то очень тяжело пережила повторный брак матери.
Когда в их смежной двухкомнатной «хрущевке» появился чужой мужчина, Ольга заканчивала школу.
Отец давно ушел от матери. Ольга почти не помнила их вместе. Обосновавшись в другой семье, он неожиданно и резко изменился — с лица исчезло угрюмое выражение, и Буров-старший стал производить впечатление благополучного человека.
Мать же, наоборот, день ото дня становилась все несноснее. Ее беспричинные истерики и придирки Ольга не могла объяснить ничем. Но потом вдруг появился Карл Карлыч Мейер, обрусевший немец, и мать словно забыла об Ольге.
Каким был отчим? Никаким — некрасивым, неумным, непреуспевшим. Девушка не могла взять в толк, что могло привлечь мать в этом человеке? Но, к счастью, через несколько месяцев после официальных изменений в жизни семьи, Ольга успешно сдала выпускные экзамены и сразу же уехала в Москву.
За восемь общежитских лет — пять студенческих и три аспирантских — она навещала недалекую родную Тулу всего несколько раз.
«Наверное, и я падчерице кажусь некрасивой и неумной, как когда-то мне — отчим», — она сочувствовала Маше и старалась не усложнять ее жизнь.
Ольга подошла к окну, желая увидеть то, что приблизительно можно было назвать урбанистическим пейзажем. С пятнадцатого этажа дома на Олимпийском проспекте открывался вид только на небо.
Окно выходило во двор. Далеко внизу проехала машина, за ней — еще одна. Оба автомобиля были почему-то красного цвета, как и клен, чуть менее яркий и полуоблетевший.
Вечерело. Ольга почувствовала, как подкрадываются ранние осенние сумерки, и от их приближения на душе стало прохладнее. На сердце было пусто и неуютно, как в бетонном московском дворе.
Тихо ступая, Ольга прошла по комнатам, едва ли не впервые почувствовав себя лишней в этой большой, не ею обставленной квартире.
Юрий Михайлович крепко и мирно спал, посапывая, как ребенок.
А в гостиной стояли розы. Семь бордовых тугих головок, не схваченных октябрьскими заморозками. «Южные, — мелькнула мысль, — тепличные», — вторая мысль была более реальной.
Ольга взяла телефонный аппарат и, разматывая длинный провод, перенесла на кухню. Номер она хорошо помнила.
— Алло… Добрый вечер, Миша… Да, я… Хорошо, а как у вас? Что? Нет, из дома… Позови, пожалуйста. Танюшу… Да, это я. Мне нужно с тобой поговорить… А сегодня? Выезжаю.
Ольга вышла в прихожую, чтобы надеть плащ, и только тут заметила, что она все в том же легком крепдешиновом платье. Черном.
«Траур по ушедшей любви», — грустно улыбнулась она собственному зеркальному отражению.
Юбка, свитер, плащ. Все — синее, но разных оттенков. Платок с голубым узором. «Что еще? Не забыть зонтик. И деньги на такси».
Машину удалось поймать почти сразу.
— Пожалуйста, на Садовое, — сказала Ольга и уточнила. — Колхозная площадь.
— Мигом будем там, уважаемая.
Денег едва хватило расплатиться, и Ольга с привычной усталостью в который раз подумала о светлом настоящем.
Вот и знакомая площадка на четвергом этаже. Ольга дважды нажала на кнопку звонка. Шаги за дверью послышались почти сразу же. «Миша», — узнала гостья. Дверь открылась с шумом, с каким открываются двери только в старых домах.
— Оленька! Как ты быстро приехала, — он улыбался широкой открытой улыбкой.