Общество мертвых пилотов - страница 8

Когда загромыхал старенький будильник «Слава», Белякову показалось, что он задремал всего несколько минут назад. Но он заставил себя открыть глаза, подняться и включить свет. Кровать Путинцева уже была аккуратно заправлена. Морщась от головной боли, Беляков завис над умывальником. Отражение в зеркале ему совсем не понравилось. Обвисшие щеки, припухшее лицо, красные глаза, пучки черной щетины. Краше в гроб кладут. Пришлось разжевать две таблетки цитрамона и вяло поскрести по двухдневной щетине тупым лезвием «Нева». Настроение было и без того отвратительным, а тут еще вспомнилось, что вечером заступать в караул. Значит, еще почти сутки на ногах. А потом – очередной вылет. Но к тому моменту, когда Белякова нашел дневальный и сообщил, что «товарища лейтенанта срочно вызывают в штаб полка», он уже успел привести себя в относительный порядок…

Гольдберг оказался прав. Реакция на последний отчет была быстрой. И хотя Белякову никак не хотелось верить в истории о всесильном и всемогущем КГБ, раскинувшем свою сеть над всем Советским Союзом, но, как назло, первым же офицером, встреченным в штабном коридоре, оказался особист. Капитан Терещенко целеустремленно перемещался в собственный кабинет. Когда Беляков понял, что избежать лобового столкновения никак не удастся, то набрал в грудь максимальное количество воздуха и выплюнул привычное:

– Здржелаю, тырщ капитан!

Терещенко притормозил, раздувая ноздри, как конь перед неожиданным препятствием.

– А-а, это вы, лейтенант.

– Так точно, тырш капитан! – Гриша, преданно поедал глазами начальство. Бывшему аспиранту кафедры сопротивления материалов было очень не просто вникнуть во все нюансы и тонкости армейской службы. Но со временем он приспособился. И даже вывел универсальную формулу для расчета предельного сопротивления младшего офицерского состава на растяжение и изгиб. Другу, оставшемуся на гражданке, эта формула показалась весьма любопытной…

– М-м-м, – задумчиво протянул Терещенко. – Разговор к вам есть, товарищ лейтенант. А давайте пройдем ко мне, чтобы никто не мешал…

В кабинете особиста Грише бывать до того не приходилось. Присев на предложенный стул, он осторожно осмотрелся. Обстановка, впрочем, оказалась стандартной: стол, несколько стульев, металлический сейф в углу. Хотя капитан Терещенко и слыл в полку сибаритом, но по кабинету догадаться об этом было невозможно. Видимо, отсутствие комфорта на работе тот компенсировал особым домашним уютом.

– Как служба, лейтенант? – поинтересовался Терещенко. – Родителям, надеюсь, письма пишете? Как у них со здоровьем и вообще?

– Пишу. – Беляков кивнул. – Матери. У меня только мать, тырщ капитан. Отца не помню. Он давно нас бросил. А у матери все нормально со здоровьем. Скоро мне очередной отпуск полагается, вот и проведаю.

– Эт хорошо, когда все нормально…

Особист заметно нервничал. Побарабанив пальцами по крышке стола, он потянулся к пачке ленинградского «Космоса». И только в этот момент Гриша догадался, что с его личным делом капитан Терещенко все еще не успел ознакомиться. Видимо, только собирался.

– Знаете, зачем вас в штаб вызвали, лейтенант?

– Никак нет, тырщ капитан. Затрудняюсь с ответом.

Несколько долгих секунд Белякову пришлось вытерпеть пристальный взгляд Терещенко. Взгляд у капитана был холодным и колючим, как полярный ветер за окном, и проникал в Белякова почти до пяток. Какой-то очень не капитанский взгляд… Впрочем, настоящего звания особиста не знал никто. С таким же успехом тот мог быть и полковником. На его общевойсковом кителе красовались лычки инженера-связиста. По соседству, через забор, стоял батальон радиоразведки, так что капитан-связист ни у кого из посторонних подозрений вызвать не мог…

– Затрудняетесь, значит? – Терещенко сильно затянулся сигаретой. – А сегодня утром из штаба армии пришел приказ об отстранении вас от полетов, лейтенант. Почему бы это?

Беляков проследил взглядом за неспешным полетом облачка сизого дыма и подумал, что начинают сбываться предсказания Гольдберга. Впрочем, точность этих предсказаний Гришу совсем не радовала. Пока он ощутил только слабое движение воздушных масс. Но скоро ветер станет сильнее. Потом, если ничего не сделать, его втянет в самый центр циклона. А сделать он уже ничего не мог…