Обычные суеверия - страница 5

стр.

Когда глаза немного привыкли к темноте, Вадим заметил, что лицо статуи очень похоже на лицо его утренней посетительницы. Ну да, близнецы прямо! Та же линия скул, короткий прямой нос, чуть пухлые губы… С нее, что ли, ваяли?

От этого сходства почему-то стало еще страшнее. Прямо пот прошиб! Вадим даже зажмурился, как в детстве, когда на его глазах любимая собака Финька выбежала на дорогу и попала под машину. Видеть одинаковое отрешенное выражение на лицах двух баб — живой и каменной было невыносимо.

Вадим попытался успокоиться хоть немного, привести мысли в порядок и рассуждать логически, но легче не стало. Главное ведь непонятно, что происходит. Конечно, жизнь — штука непредсказуемая, все под Богом ходим, а если у человека деньги есть, то это и вовсе мощный фактор риска. Можно оказаться и в тюрьме, и в подвале какого-нибудь загородного дома, и даже просто в чистом поле с простреленной головой… Но чтобы вот так, связанному, непонятно где, в компании явно неадекватной девицы?

Совсем уж глупость получается!

Когда Вадим снова открыл глаза, в душе еще теплилась робкая надежда, что все это: и пещера, и огонь, и статуя — померещилось. А главное — эта черноволосая дрянь, которая непонятно как затащила его сюда! Знать бы заранее — на порог бы не пустил стерву.

Но наваждение не исчезло. Та же пещера, костер, и камни больно упираются в спину… Девушка сидела у огня все в той же позе, только статуя у нее за спиной как будто слегка засветилась изнутри призрачным зеленоватым сиянием. Если это и бред, то уж очень реалистичный!

Вадим наконец собрался с силами настолько, что смог заговорить.

— Эй, как я здесь оказался? — выдохнул он пересохшим горлом. — Меня что, похитили? Зачем?

— Молчи, — ответила девушка, не меняя выражения лица. — Молчи и жди, если не хочешь остаться здесь навсегда.

— Где я?

Девушка не удостоила его ответом. Она подбросила в костер горсть листьев и веток, и он вспыхнул ярким голубым пламенем. Быстро и легко, одним движением поднялась на ноги, да так и застыла неподвижно, подняв руки и обратив лицо куда-то вверх, к темным сводам пещеры.

Костер все горел неестественно ярким и ровным светом, рассыпая вокруг, как фейерверк, белоголубые искры. А девушка начала раскачиваться, извиваться всем телом, будто исполняя странный танец — сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. В ее движениях было что-то змеиное, грациозное, завораживающее и опасное. Без слов, одним дыханием она напевала медленную, тягучую мелодию. Голос был нежен и чист, но от пения веяло такой невыносимой жутью, что Вадим изо всех сил вжался спиной в сырые холодные камни и попытался ущипнуть себя — может, проснусь? Не получилось…

Наконец девушка остановилась.

— Нам-гет! Аддаа-ло Нам-гет… Хаддан! — звонко выкрикнула она.

Откуда-то сверху появилась черная птица размером чуть больше голубя и закружилась, хлопая крыльями. Девушка совсем не испугалась, напротив — протянула руку, и птица тут же уселась ей на запястье, вцепившись когтями в черную ткань платья. Девушка склонилась к ней и принялась что-то тихо-тихо нашептывать, время от времени указывая глазами на Вадима. И птица тоже косила на него умным черным глазом с ярким оранжевым ободком вокруг радужки — так, мол, все поняла.

Девушка выпрямилась и подошла к Вадиму. Она стояла над ним, связанным и беспомощным, и в лице ее было то же выражение, что и у идола у нее за спиной.

— Помни, сын земли, что день гнева близок, и нет за тебя ходатаев в мире мертвых, — заговорила она страшным, низким и хриплым голосом, исходящим, казалось, откуда-то из-под земли. — Смерть твоя уже у порога, а душа пуста и темна. Нет тебе прощения, ибо безумен тот, кто строит дом на песке, а счастье — на крови ближнего, которого предал. Будь же ты проклят, когда ложишься и когда встаешь, проклят будь твой хлеб и вода, дни твои и ночи. Пусть все, что хотел ты забыть, отныне и вечно будет с тобой!

Девушка осторожно взяла птицу обеими руками — и бросила Вадиму прямо в лицо. Он зажмурился, попытался закричать от ужаса и отвращения, но не смог. Из горла вырывался только хрип, как будто и голоса у него больше не было.