Очаг - страница 18
Как в Африке знойной могучий банан.
Лиловой была, как просторы полян,
Что в мае коврами фиалок одеты.
Была я кофейного, теплого цвета,
Оранжево-желтой была, как закат,
Была золотистою, как листопад,
И серой, как надпись на старом кинжале,—
Цвета перемены судьбы отражали.
И злобная зависть, вражда, клевета
Злорадно гасили живые цвета,
Чуть искорка счастья затеплится в недрах,
Как тут же потушит недремлющий недруг...
— Но разве все лучшие люди земли
Веселые краски сберечь не смогли?
— «Веселые краски»?! Да как уберечь их,
Когда все бело от костей человечьих,
Когда по дорогам шагает война
И кровью земля напилась допьяна?!
В те годы тела устилали равнины,
И души солдат, словно клин журавлиный,
По небу летели, как в песне твоей,—
Той песне, какую сложил ты поздней...
Весь мир пропитался и горем и злобой.
«Веселые краски»! Сберечь их попробуй!
И стала я тусклою, словно зола.
Казалось, надежда навек умерла,
Казалось, цвета я меняла напрасно...
— Скажи, а была ты когда-нибудь красной?
— Была я, как пламя пожара, ярка.
Но спрячешь ли пламя на дне сундука?..
Из мрака поднимется к небу светило.
Все красное мама твоя раздарила
Бойцам-партизанам, героям Хунзаха,
Чтоб красной звездою сверкала папаха,
Чтоб, в бой устремляясь, могли смельчаки
Украсить шинели свои и штыки.
В семнадцатом
Женские красные шали
Знаменами гордыми в небо взмывали.
Потом из остатков пробитых знамен
Тебе — пионеру — был галстук скроен.
Прекрасные ленты багряного цвета
Когда же навеки замолк наш певец,
Упавший пандур подхватил твой отец,
И ленты взметнулись по-прежнему ало
При звуках «Заря обновленная встала»...
Над миром весенняя встала заря,
И мир обновился пылая, горя.
Ты — отпрыск Гамзата, ты — сын его третий,
На землю явился на раннем рассвете,
И может быть, ты потому и поэт,
Что мама тебя завернула в рассвет.
— Все верно... Но гибли в горах сыновья.
Война раздирала родные края.
Аулы, враждуя, точили кинжалы...
Так что же ты черною снова не стала?
— Послушай! Боюсь я, что в дальних
скитаньях
Совсем позабыл ты о старых преданьях.
Ты вспомни былое, ты вспомни рассказ,
Который от мамы ты слышал не раз.
Вот этот рассказ
Говорят, в былые годы
Два могучих древних рода
Друг на друга шли войной —
Тесен им аул родной.
Каждый славным был джигитом,
Был джигитом знаменитым:
До висков — усы стрелой,
До колен — кинжал кривой.
Род пред родом громко хвастал:
— Мы заткнем за пояс вас-то! —
Первый род: — Мы всех сильней!
Род другой: — А мы — древней!
И случилось же такое,
Что в одну влюбились двое.
Два противника — в одну.
Два врага — в одном плену.
И, как водится в Хунзахе,
Оба, пышный мех папахи
Нахлобучив до бровей,
В бой торопятся скорей!
Видно посчитав от дури:
Если, мол, в овечьей шкуре
У джигита голова,—
Сам джигит сильнее льва.
Тот кричит: — Моя невеста! —
А другой: — Ты здесь не вейся,
Я давно ее жених! —
Прочь сбежать бы от двоих!
Тот платок срывает пестрый,
А соперник саблей острой
Полкосы у милой — хвать:
Не хочу, мол, уступать!
Бурку мигом разостлали.
Кровь бежит по синей стали.
Сабли блещут, бой кипит...
Пал один. Другой убит.
Все забыли о невесте.
Помнят лишь о кровной мести.
Стоны. Выстрелы. Резня —
На родню идет родня.
И в одном роду все жены
В черной ткани похоронной.
Кто изранен, кто убит.
Плачут девушки навзрыд.
А в другом роду — иное:
Не вздыхая и не ноя,
Порешили жены там
Слез не лить — назло врагам!
— Не наденем черной ткани!
Ни стенаний, ни рыданий
Не услышит враг у нас!
Вместо плача — только пляс!
Только смех, веселье, пенье.
Храбрецом не станет мене,
Сколько их ни режь, ни бей!..—
Жены сели на коней,
Смотрят весело и дерзко,
Туго стянута черкеска,
Под папахой — змеи кос.
Здесь не льют и в горе слез.
Здесь ни жалобы, ни стона.
Волей крепкой, непреклонной
Эти женщины сильны,
И отважны их сыны.
— Ну, вспомнил предание старое это?
Постиг, почему не сменила я цвета?..
Сказал твой отец, и послушалась мать,—
Мол, траур не время сейчас надевать.
Отец говорил ей: «Сдержи свою жалость!»
Ушел на войну он. А мама осталась,
На крыше стоит над сплетеньем дорог,
Дрожа на ветру, точно слабый росток.
Но силы находит росток понемногу.