Очарованная луной - страница 8
Женщина заметила Эмили, лишь когда поднялась на верхнюю ступеньку. Ее лицо мгновенно озарила улыбка.
– Привет! – произнесла она, остановившись перед дверью. – Ты, должно быть, внучка Вэнса.
А еще у нее были очень красивые темно-карие глаза.
– Да, я Эмили Бенедикт.
– А я Джулия Винтерсон. Живу вон в том доме. – Гостья кивнула на бело-желтый дом по соседству.
Тогда-то Эмили и заметила в волосах Джулии розовую прядь, заправленную за ухо. Увидеть такое у этой женщины со свежим лицом, в припорошенных мукой джинсах и блузе в крестьянском стиле было неожиданно.
– Я принесла тебе яблочный торт. – Гостья открыла белую коробку, которую держала в руках, и продемонстрировала Эмили нечто похожее на стопку очень больших коричневых оладий с какой-то прослойкой между ними. – В качестве… – она явно боролась с собой, потом все-таки произнесла: – приветствия. У Маллаби есть свои недостатки, о которых твоя мама наверняка тебе рассказывала, но зато еда здесь отменная. Голодать ты точно не будешь. Хоть что-то.
Эмили не помнила, когда ей в последний раз хотелось чего-нибудь вообще, не говоря уже о еде, но сообщать об этом Джулии она не стала.
– Мама ничего не рассказывала мне о Маллаби, – произнесла она, глядя на торт.
– Совсем?
– Совсем.
От потрясения Джулия, похоже, потеряла дар речи.
– Вы что-то сказали? – спросила Эмили, оторвавшись от созерцания торта.
– Нет-нет. – Джулия покачала головой и закрыла коробку крышкой. – Я отнесу его в кухню?
– Да-да, конечно. Проходите.
Эмили распахнула перед ней сетчатую дверь.
Записка от дедушки Вэнса все еще висела на двери, и Джулия ее заметила.
– Вчера утром Вэнс попросил меня свозить его в магазин, купить чего-нибудь для тебя. – Она кивнула на записку. – В его понимании еда для подростков – это лимонад, фруктовые рулетики и жвачка. Я убедила его взять чипсов, рогаликов и кукурузных хлопьев.
– Это было очень мило с вашей стороны, – заметила Эмили. – Ну, то есть свозить его в магазин.
– В детстве я была большой поклонницей маллабийского великана.
Эмили посмотрела на нее с недоумением, и Джулия пояснила:
– Так здесь зовут твоего деда.
– А какой у него рост? – спросила Эмили вполголоса, как будто он мог ее услышать.
Джулия рассмеялась. Это был потрясающий смех, Эмили словно в круг солнечного света ступила. И ее появление на крыльце с тортом вдруг показалось девочке очень подходящим к характеру Джулии. Она сама была как торт, воздушная, симпатичная и украшенная снаружи – своим заразительным смехом и этой розовой прядью за ухом, – но о том, что скрывалось за всем этим, оставалось только гадать. Эмили подозревала, что там вполне могло таиться что-нибудь темное.
– Достаточный, чтобы заглянуть в будущее. Он всем так отвечает. Восемь футов с чем-то, точнее сказать не могу. Ребята из Книги рекордов Гиннесса как-то попробовали сюда сунуться, но Вэнс даже разговаривать с ними не стал.
Дорога в кухню была Джулии явно знакома, так что Эмили двинулась за ней следом. Кухня оказалась просторной и вычурной, как будто попала сюда прямиком из пятидесятых. В свое время, должно быть, ее оформление было настоящим писком моды. Все здесь оказалось вызывающе-красного цвета: красные шкафчики, красно-белый кафельный пол и пузатый красный холодильник с серебристой ручкой.
Джулия поставила коробку с тортом на стол, потом повернулась и посмотрела на Эмили.
– Ты очень похожа на свою мать, – произнесла она наконец.
– Вы ее знали? – Эмили оживилась.
Наконец-то она нашла человека, который проявил готовность поговорить о ее матери!
– Мы учились в одном классе. Хотя не особенно общались. – Джулия сунула руки в карманы джинсов. – Она что, вообще ничего тебе не рассказывала?
– Я знала, что она родилась в Северной Каролине, но не знала, где именно. Я не знала даже, что у меня есть дедушка. – Брови Джулии поползли вверх, и Эмили принялась торопливо объяснять: – Она не говорила, что у меня нет деда, просто никогда не упоминала о нем, и я всегда считала, что его нет в живых. Мама вообще не любила вспоминать свое прошлое, ну я и не расспрашивала. Она всегда говорила: глупо жить прошлым, которое все равно уже не изменишь, когда столько всего можно сделать, чтобы изменить будущее. Она вечно была по уши занята своими акциями.