Очерки Эндеральского Союза - страница 13
– Уразумейте, племя человеческое, что вашими недугами души и грехом отгоняется свет, и ими вы даётся власть над собой духам мятежным.
Наступила секунда молчания, что пало от твёрдого гласа:
– Чего ты хочешь? Что ты хочешь на самом деле?
– Я? Изгнать «высших», – покорно ответила Лишари, в мановении ока переменив характер, ибо сам вид странного существа испугал её. – Доказать торжество науки.
– Но своей жизнью, Лишари Пегаст, ты доказываешь обратное. Жизнь… мой Господин напоминает тебе о том, какая она была, – с этими словами ангел простёр десницу, давая кадилу всё заполнить дымом, и Лишари всё вспомнила… пред ней на пространном свитке, сотканном из пара, явилось ведение, образ того, что было.
С любопытством девушка стала смотреть на то, как свет ткёт картины её прошлого и только холодные тёмные стены стали свидетелями картин жизненного пути молодой чародейки. Вот на песке берега морского стоит маленькая темноволосая девочка в зелёном платье. Отец, подаривший ей недавно небольшой набор для копания, был рад тому, что дочь займётся изучением древностей. С того самого времени, когда мать подарила ей старый пирийский амулет, маленькая Лишари была поглощена культурой древних народов, ей хотелось потрогать её, изучить и посмотреть. Детское любопытство постепенно перерастало в увлечение всей жизни. Ей казалось, что именно здесь она найдёт древние руины. Внезапно на берегу появились ещё дети, они стали окружать девочку. Она поняла, что сейчас будет недоброе, а поэтому встала, приготовившись принять каскад обид.
– Что вам надо?!
– Скараггчка! Скараггчка! – стали её дразнить дети.
Эта девочка оказалась не такая как все. Вместо светлой кожи и ясных глаз, её отметил смугловатый оттенок и скосый взгляд. Этого хватило, чтобы местные дети пустилась в дразненения и оскорбления.
– Скараггчка, вытащи череп собачий! – всё сильнее её обижали дети. – Покажи нам магию.
– Нет! Всё не так!
– Как говорил мой папа – все скарагги плохие, – стал язвить один из детей. – Так говорит Творец. Мой папа так говорил.
– Творец! Если Бог есть, то не может быть таким злым! – махнула Лишари. – Вы злые!
– Нет. Мы всего лишь чтим нашего Творца, как говорил мой папа. И тебе скоро это надо будет делать, – ребёнок подбежал и со всей силы пнул набор для копания разлетелся по всему берегу. – Так мой папа учил делать со скараггами.
Дети конечно тут же ушли, а маленькая Лишари села на песок. По её личику побежали слёзы, она захныкала и нет того, кто бы её успокоил. Через её всхлипывания донеслись слабо разборчивые слова:
– Ес-если Б-бог есть, то О-он не может быть таким з-з-злым.
– Сестра! – подбежал рослый темноволосый парень, лет двадцати одного. – Что случилось?
– Ракуша… мен-меня обидели.
– Ничего, сестра. Я найду их. Это же Моло и его друзья? Я разберусь с ними.
– Да они! Хорошо, что у меня есть такой братик, как ты, – Лишари успокоилась, в крепких братских объятиях Ракула.
Видение закончилось и всё рассеялось. Вместо него только ангел и смущённая Лишари.
– З-з-зачем? – голос девушки сильно продрог, но только сильной внутренней боли, родившейся в душе. – К чему это?
Но ангел сохранил молчание. Вместо этого он вновь поднимает десницу, давая подняться дыму от кадила и новое видение простёрлось на ткани реальности.
На этот раз это молодая дама, лет четырнадцати предстала пред ангелом и самой Лишари, которая в видения узнала себя. Задиристая и наглая девчонка, всё время готовая показать себя, сейчас зажата и с опущенными глазами выслушивает обвинения взрослых. Один из мужчин в форме стражи Остиана задаёт строгий вопрос:
– Ракул, у кого деньги?
Её брат, не желая вступать в спор со стражей, или вообще испытывать душевные терзания, всё говорит:
– Лишари… деньги у моей сестры.
– Золото дамочка! – закричал стражник, уже готовясь занести алебарду для удара, но этого не потребовалась, и девушка из кисета вынула три золотых и отдала их, а воин передал их богатому горожанину, причитая. – Если бы твой отец не был бы мануфактурщиком, то гнить тебе в тюрьме. А так… приваливай!
– Так учил Творец, сестра, – бесстрастно стал говорит брат. – Ложь есть грех, на который я пойти не могу.