Очерки Москвы - страница 21

Театр в Рогожской необходим: она еще более заснет и будет постепенно умирать в окружающем со всех сторон, обхватившем ее мертвом, неподвижном быте, в мире трактиров, харчевен и бань, в которых и высокопоэтическая русская песня получает грязный развратный характер. Не спасут ее ни раскольничьи переносные палатки, служащие церквами, ни тайные попы и архиереи. Искупителем из сосредоточенного, замкнутого, разлагающегося быта может явиться только искусство, оно только, живое, может вызвать жизнь в живом, молодом, но стареющем прежде времени теле. Азиатская обстановка, фанатизм, напоминающий восток, царствующий там много лет, оказались въявь несостоятельными: они при помощи господствующего жома и системы обираний, известных у нас под разными благовидными именами, вывели многих из народа в купцы и вооружили против многих из них прежних собратьев. Богатства, загребенные в одни руки, только задерживали развитие промышленности, и торговли, и образования; кованые железные сундуки с высившимися над ними толстостенными домами развили только монополию и вылили дюжину золотых истуканов, от которых нам ни тепло, ни холодно. Азиатская обстановка должна смениться европейской — для нее теперь самое удобное время — и ближе и легче всего она должна начаться театром, театром не в том виде, который мы имеем теперь, — скорее, в большинстве этих пьес, портящем вкус даже и развитого человека, чем развивающем его, — а театром народным, с понятными народу речами, с русской обстановкой, с русской песнью, с русским юмором, нещадно выставляющим на смех народный множество несродных и не идущих к ним затей, которые от так называемого образованного класса мало-помалу прививаются и к окружающему его простому человеку… Не благородные спектакли должно устраивать вновь образующееся драматическое общество, а спектакли понятные и равно интересные для всех, пусть только родной быт будет верно схвачен и верно передан. Нечего, разумеется, ограничиваться одними народными пьесами: пьесы и из другого быта, пьесы наших немногих драматических писателей, все или большая часть, будут доступны народу. Из его быта мы возьмем себе знание, из нашего возьмет он, и никто не будет в проигрыше. Это не то, что кучи переведенных водевилей. Театр в Рогожской перемешает всю Москву: многие, кто никогда не заглядывал в нее, поедут тогда туда; они внесут в нее свой воздух и унесут из нее несколько полезных впечатлений. Чрез это опять никто не будет в проигрыше, потому что среди коснеющего быта там проглядывают многие истинно народные черты, особенно среди раскольников; около театра сгруппируется и многое другое, которое оживит неподвижность, и кофейная, и кондитерская не будут лишними. Там с ними вместе проглянет и книга и газета. Нужды нет, что все это получит свой особый оттенок, соединение двух, хотя не похожих друг на друга сторон, не поведет к худому: в известной, чисто русской калашне Филиппова пекут же отличные французские сухари и немецкие крендели.

Чрез соединение, сообщение только и может быть достигнута общая цель. Передав несколько слов о состоянии Рогожской части, мы только посильно указываем выход из ее положения. Она богата сравнительно с другими материально, бедна морально; соединив свои интересы с общими, примкнув к общему движению, сблизив свои формы с более цивилизованными частями Москвы, она оживит свою мертвенность.

Прочие формы жизни этой части читатель увидит в Замоскворечье.

Рогожская часть была только, так сказать, пропилеями к Замоскворечью; мы преднамеренно не сказали почти ничего о формах ее жизни и коснулись их слегка для того, чтобы только ознакомить с тоном этой, во многом сходной, жизни… Увертюра, таким образом, сыграна, теперь мы постараемся поднять занавес на столько, сколько будет в силах…

Замоскворечье заключает в себе три части: Пятницкую, Якиманскую и Серпуховскую — эти части одного поля ягода, и потому мы их берем под одним общим названием. Замоскворечье в большинстве своего пространства населено купцами и мещанами, менее чиновниками и ремесленниками… Характер, обстановка местности во многом сходны с Рогожской частью: и здесь, как там, огромнейшее количество церквей, замечательная величина их размеров, богатство и художественное безвкусие, и здесь, как там, — ни одной библиотеки, ни клуба, ни театра, ни одного сколько-нибудь достигающего цели учебного заведения. Преимущество Замоскворечья пред Рогожской частью — немалое число юродивых, блаженных, странных, кликуш и приживалок, старух-сплетниц, старух-вестовщиц… В Рогожской православие борется с расколом, оно с ним каждый день на поединке; быт там смешанный, и его застой тревожится энергическою фигурой раскольника. В Замоскворечье же православие не тревожится не только расколом, но даже и вольными мыслями, бежит, в большинстве своем, рассуждений и крепко держится своего старого… Еще, по исчислению И. М. Снегирева, там считалось сорок чем-либо примечательных церквей… За Замоскворечьем, между полыми местами, говорит он там же, находились также слободы стрелецкие: Колычевская и Ремесленная, Кадашевская, где делалась белая царская казна или полотенное дело на Хамовном дворе.