Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - страница 7

стр.

придавали особый, несколько мрачный характер возвышенностям. Мы поднимались выше и выше. Дорога шла по ущелью, по краям которого над обрывами лепились площадки, засаженные зеленевшим сахарным тростником, или темною рощей апельсиновых дерев с их золотыми плодами. На дне ущелий шумел ручей, и, падая с уступа на уступ, бежал дальше, отражая в беспокойной своей поверхности чудную раму своего каменного ложа. Над самым ущельем склонилось несколько итальянских пиний, которых грибовидные верхушки отбрасывали тень на дорогу. Недалеко от монастыря мы слезли с лошадей и отправили их в город; к сожалению, вид от самого монастыря слишком закрыт растущими у стен его деревьями. Пешком мы прошли несколько дальше, — посмотреть другое ущелье; там внизу несколько коз лепились у камней. Обступившие нас мальчишки пастухи взапуски кричали, заигрывая с эхом.

От монастыря спустились в город, на чем, думаете вы?.. на санях. Дорога для спуска очень крута а почти без поворотов; с обоих боков саней приделаны ремни, которыми управляют два человека, бегущие сзади; за эти же ремни они и везут, если покатость не так крута и бег саней замедляется. Меньше чем в десять минут мы были уже внизу. Мимо нас, беспрестанно меняясь. быстро проносились чудные картины; я успел заметить драконовое дерево, поразившее меня оригинальностью своего вида.

Для здешнего простолюдина ничего не значит сбежать с горы версты три и сейчас же идти назад в гору, везя за собою порожние сани, чтобы снова поймать наверху любителя скатиться; это здесь так же легко, как выпить стакан воды. Ариерам, бегающим за лошадьми, случается в день проходить верст сорок, и они ни сколько не жалуются, если вы скачете; если же вы едете шагом, например, с горы, то они бегут рысью вперед, чтобы выиграть время и, в свою очередь, пройти шагом на гору, когда вы поскачете. Все эти бегуны весьма часто одеты, и, вероятно, этот образ пропитания им очень нравится, не смотря на его беспокойство и антигигиеническое свойство: они все умирают преждевременно. Как видно, португалец не любит усидчивых занятий, он пробегает всю жизнь, a работать не станет. В этот день мы обедали и провели весь вечер у К. Они отлично устроились, их домик приютился в тени лавров и бананов, на небольшом холме, на самом краю города; с балкона виден весь Фунчал. На Мадере, среди русских, время шло для нас как где-нибудь на даче около Москвы. Те же разговоры, тот же чай, обед; только мадера была настоящая.

На следующий день была устроена прогулка верхом в деревеньку Камера де Лобос (Camera de Lobos), верст за двенадцать от города. Дорогой рвали апельсины с дерев, завтракали бананами и запивали мадерой, которую брали в какой-то некрасивой венте. Несколько раз приходилось спускаться в глубокие ущелья по крутым тропинкам. He надеясь на свое искусство, мы вполне доверялись лошадям, очень привычным к этим дорогам; но местами было так круто, что, право, глядя вниз, кружилась голова. Местечко Camera de Lobos лежит у самого моря. Мы расположились там на зеленом холме, и в минуту были окружены толпой оборванных мальчишек, просивших милостыню. Нищие здесь на каждом шагу, и между ними в ходу особенный род добывания денег: они просят вас кинуть в воду маленькую монету, бросаются за нею в глубь и через несколько секунд являются на поверхности, держа в зубах добычу, которая и достается, конечно, им по праву.

Местечко грязно и запах гнилой рыбы отравляет атмосферу; все какая-то напоминает наши жидовские городки. Но море, вливающееся через камни и скалы, образующие род природного бастиона, затишье залива, к которому стеснились домики, амфитеатром поднимаясь по склону зеленого холма, мыс Girâo сзади, сбоку горы, растительность нога и южное солнце — всего этого достаточно, чтобы грязное местечко превратить в один из самых грациозных уголков острова.

В этот день мы обедали у нашего консула, г. Бериса. У него, между прочим, лучший винный погреб в Фунчале, и он откупорил нам, под конец обеда, с торжественностью, приличною случаю, бутылку шестидесятилетней мадеры. С приятным звуком покинула пробка свое шестидесятилетнее место, блеснув образовавшимися на внутренней стороне кристаллами. Сильный аромат сначала как-то странно поразил обоняние; букет был не тот, к которому мы привыкли, другой был и вкус: вкуса нашей мадеры не было и тени. Вечером, вместе с семейством г. Бериса, отправились мы на бал к прусскому консулу, в следующем порядке: впереди в возке на полозьях, запряженном двумя волами, ехала мадам Берис с дочерью в бальном костюме. Мы en grande tenue, шли сзади. На Мадере до сих пор не известно употребление колес! Это изобретение почему-то еще не доплыло сюда; на лошадях ездят здесь только верхом. При виде здешних экипажей, один из наших матросов пришел в справедливое негодование. Нас, говорил он, простая девка сраму одного не возьмет на себя, чтобы среди белого дня ехать на полозьях летом. Да еще на волах, a тут и господа не стыдятся!