Очищение - страница 29

Мартин никогда не говорил «может быть». В его словах нельзя было сомневаться, он не давал для этого никакой возможности. Он говорил лишь правду и только правду.

Бумаг на выброс было так много, что Алиде приходилось ждать, пока сгорят предыдущие, прежде чем загрузить в печь следующую порцию. От прикосновения к старой бумаге руки сделались липкими. Алиде стала мыть руки до локтей, но они сразу снова пачкались, едва она бралась за следующее издание. Бесконечные тиражи «Эстонского коммуниста». И затем все заказные книги: «Опыт идеологической работы в районе Вильянда» К. Раве, «Анализ эффективности продуктивного выращивания скота в колхозах» Р. Хагельберга, Надежда Крупская — «Вопросы коммунистического воспитания молодежи». Гора оптимизма перед печкой росла. Она могла бы потихоньку сжечь все, используя книги для растопки, но казалось важным избавиться от них сейчас же. Хотя разумнее, наверное, было сосредоточиться на поисках того, что может быть использовано против нее. Мартин всегда был человеком, который понимал, что надо заботиться о тыле, и значит, наверняка, где-то что-то припрятано. И все же гора мусора перед печью раздражала ее. Она рвала и сжигала книги несколько дней подряд, потом взяла из конюшни лестницу и отнесла ее в конец дома, хотя лестница весила немало и оттягивала ее руки до земли.

Хису гонялась за низко летающими военными самолетами, она никак не могла к ним привыкнуть, все пыталась поймать, кидаясь на них по нескольку раз в день с бешеным лаем. Хису пропала за изгородью, и Алиде с усилием прислонила лестницу к стене дома. На чердак она не поднималась долгие годы. Там подобного мусора хватало, в пыльных углах полно непристойных текстов и удушающих миазмов. Запах чердака. Навстречу вьются сети паутины, чувствуется привкус странной тоски. Алиде перевязала платок и пошла вперед. Она оставила дверь открытой и дала глазам привыкнуть к сумраку, пробираясь через груды вещей. С чего начать? Задняя часть чердака была набита всякой всячиной: прялки, челноки, сапожные колодки, старые корзины для картофеля, ткацкий станок, велосипеды, игрушки, лыжи, лыжные палки, оконные рамы и швейная машина «Зингер», которую Мартин уволок на чердак, хотя Алиде просила оставить ее в доме, так как она хорошо работала.

Сельские женщины не расставались со своими «Зингерами» и, если подыскивали новые модели, то предпочтительно машину с педалью — на всякий пожарный случай, если не будет электричества, иначе что делать? Мартин никогда не сердился на жену без причины и не возражал жене в хозяйственных делах, но «Зингер» унес и на его место поставил электромашину, русскую «Чайку». Тогда она не обратила внимания на это, решив, что Мартин презирает старые вещи времен Виру и хочет, чтобы их семья показала пример, выразив доверие русским машинам. Однако «Зингер» оказался единственным из предметов прошлого, от которых Мартин хотел избавиться. Почему именно «Зингер»? Почему лишь «Зингер»?

Кто распевал подобные песни? Здесь у нас, во всяком случае, никто. Где же она слышала эту песню? Это было в столице, когда она поехала к своей кузине. Зачем она ездила туда? К зубному врачу? Одна из возможных причин. Кузина повела ее смотреть город, им навстречу шла компания студентов, которые пели: «Возьми меня, у меня машина „Зингер“». Все слегка посмеивались. У них все еще было впереди, будущее представало в самом радужном свете. На девушках были мини-юбки и высокие блестящие сапоги. На волосах или на шее развевались шифоновые косынки. Кузина по-доброму ахала по поводу длины юбок, тем не менее ее волосы тоже покрывала шифоновая косынка, как видно, вошедшая в моду. Молодые лица светились надеждой. Но ее, Алиде, будущее было уже позади. Песнь осталась в ушах на многие дни, нет, даже недели. Она смешивалась со звуком текущего в подойник молока, со стуком калош с глиной на подошвах, когда она шла по колхозному полю и видела результаты пылких забот Мартина о процветании колхоза. Мысль об этом будущем проходила по сердцу Алиде, как тяжелый груз со стальными стахановскими мышцами, неизбежно, неотвратимо.