Одержимые - страница 41

Серый в свете луны мешок шелохнулся, Лерой услышал стоны боли. Двойник приходил в себя. Герцог испытал сильное чувство тревоги, сердце окаменело. Он понял, что если убьет его, то уже никогда не сможет снять проклятья. Лодка скрипела, стоны усиливались. Зачем ему нужно было лезть в мою жизнь? В чем смысл этого проклятия? Герберт обязан мучиться до конца жизни, а я просто умру? От своих же рук? Сам себя уничтожишь. Так кто кого уничтожит: я – отражение, или оно – меня? Или проклятие состоит в том, что я должен убить часть себя? Безвозвратную часть. Что изменится, когда я убью его?.. Наверняка уже ничего нельзя будет поправить.

Нет, герцог решительно ничего не понимал, и от этого злился еще сильнее. Злоба и ненависть терзали его душу, едва он вспоминал о Ловетт. Его разум был не в силах принять и понять предрешенной участи. Зачем этой проклятой цыганке, чтоб она сдохла еще тысячу раз, понадобилось, чтобы против герцога Глэнсвуда восстала его собственная сущность?

Как бы там ни было, а Лерой твердо решил избавиться от двойника. Есть только одно средство – убить. Утопить. И неважно, что будет потом. Хуже уже не будет. Не может быть что-то хуже случившегося.

Герцог вернулся к мешку и потащил его к лодке. Под весом двоих взрослых мужчин днище проседало, но герцог не собирался отплывать далеко. Из мешка порой доносилось несвязное бормотание, но Лерой не обращал на это внимания. Вода была спокойной, только порой по поверхности прогуливалась мелкая серебристая рябь. Глэнсвуд поднял мешок из последних сил и выбросил его за борт. Серая ткань медленно погрузилась в прозрачную черную воду, осталось лишь несколько крупных пузырей наверху. Все. Конец. Где-то через полминуты двойник коснется дна и станет кормом для рыб.

Герцог, тяжело выдохнув, стал грести к берегу. Вскоре он услышал крик. Кто-то звал его по имени, и так громко, что распугал всех ночных птиц. Лерой привстал на корме и пригляделся. На берегу стояли, у самой кромки воды, две человеческие фигурки, и махали ему руками. Глэнсвуд узнал их и перестал дышать. Это были Герберт и Рэм. Герцог опустил глаза и увидел свое отражение – оно колыхалось на черных волнах. Еще никогда в жизни он не был так рад видеть самого себя.

Наступали сумерки, когда судно вошло в проклятые воды. Посреди океана смена дня и ночи происходит по иным законам. Вода и небо бесконечно отражают друг друга, воздух между ними – слоистый газовый медиум меж двумя мирами-антиподами. Кажется, что соленые брызги достают до облаков.

Когда день клонится к вечеру, воздух густеет, темнеет, словно в него неравномерно подмешивают антрацитовую пыль. Граница между небом и морем практически стирается, они будто тянутся друг к другу. Нос корабля разрезает высокие темные волны, а над горизонтом загорается первое бледное созвездие.

В такие моменты капитан Роджер любит заложить руки за спину и со странным выражением в глазах провожать умирающий далеко вдали желток солнца. Старина Пэт обычно наблюдает за этим со своего законного места – перекрестия фок-мачты, а у руля стоит матрос.

– Впереди рифы, – капитан обернулся и осмотрел команду.

Все знали, что впереди рифы, но это была наименьшая из проблем. В проклятых водах их ожидало нечто гораздо опаснее.

– Привяжите меня! – рявкнул капитан. – А затем всем заткнуть уши без промедлений! И ни за что не открывать, пока все не кончится! Хоть воском их залейте, чертова падаль! Вы поняли меня?!

Его привязали. Руки оказались туго прижаты к рулю. Остальные принялись затыкать уши пробками, трясти головой.

– Выберемся – всем куплю рома! Отметим за мой счет! Помните – это все не настоящее! Всего лишь морок. А кто струсит – пристрелю не глядя.

Капитан Роджер был мужчина не из пугливых. Но сейчас ему было по-настоящему страшно. Лишенная слуха команда заняла свои места. Кто-то привязал себя канатами к мачте и якорю. Капитан уверенно смотрел вперед. Его губы едва шевелились.

– Только морок. Не настоящее.

У капитана не было одного глаза. Но он яснее других видел, в какой миг все это началось. Первый момент невозможно с чем-то спутать. Сначала – около минуты неестественной тишины, от которой хочется кричать, лишь бы она прекратилась. Волны мягко ласкают борт. Затем на воде начинается мерцание. Словно рассыпалась вокруг корабля сверкающая пыль. Это светятся пятнами подводные рифы. Цветная взвесь поднимается над водой неплотным туманом. В сумерках это зрелище завораживает.