Одержимые - страница 56

Пара длится бесконечно. Как будто кто-то берет и специально замедляет ход времени в два, в три раза. Секундная стрелка часов под моим убивающим взглядом почти замирает, и я уже уверен – в мой мир действительно кто-то вмешивается, чтобы поиздеваться надо мной. Реальность крошится, как известь, осыпается у меня перед глазами, а потом вновь собирается в одну картинку, пусть и неверно склеенную.

Когда у меня случается коллапс, всегда так происходит. Я стараюсь очистить голову и внимательно наблюдаю за своими пальцами, ладонями, руками. Начинаю видеть причудливые узоры в переплетении вен и линий на внутренней стороне ладони. Скорчившись над партой, я подношу их почти к глазам. Они такие длинные, такие сухие и гладкие, такие… Голос преподавателя звучит как из колодца, эхом отражаясь от металлических стенок моей черепной коробки. Пальцы плывут у меня перед глазами в такт звукам далекого мерного голоса, пульсируют. Я подношу наручные часы почти вплотную к глазному яблоку и смотрю на бегущую по запястью стрелку, сглатывая набежавшую слюну. Она кислая и гадкая. Божественное послевкусие таблеток. Прошло всего лишь полчаса пары, а меня уже посещают мысли о суициде. Дожить бы до вечера.

Надо выйти.

Надо выйти.

Неважно, зачем. Скорее.

Просто выйди отсюда, пока ты не закричал или не сломал парту или не вырвал кому-нибудь кадык.

Перед тем, как встать, я решаю прочистить горло. Как всегда, это получается у меня слишком громко, и вся аудитория обращает на меня взгляды. Что они выражают, я не вижу, потому что перед глазами все плывет. Хотя меня это и не интересует. Неловко поднимаясь, я задеваю локтем свой термос, и тот с металлическим лязгом обрушивается на пол. В сонной аудитории это звучит оглушительно громко. Все продолжают смотреть на меня. Хорошо, что крышка плотно закручена. Я всегда их плотно закручиваю. Есть страх, что могу разлить. Очень не люблю разливать что-то. И двери плотно закрываю, и крепко завязываю узлы. Вдруг – раскроется, развяжется.

Я снова кашляю, нагинаюсь, поднимаю термос, вновь ставлю его на край стола и вновь хрипло и громко кашляю, продвигаясь вперед. Почему-то мне так легче. Кашлем я как будто бы извиняюсь за свою неловкость и неуклюжесть. Извиняюсь за себя, свое существование и присутствие здесь. Я еле переставляю ноги, почти не отрывая их от пола, и мои тихие шаги к выходу сопровождаются язвительным шепотом, заполняющим помещение. Я уверен, что все эти люди говорят обо мне, и скорее всего, что-то нелицеприятное. А какого еще отношения можно требовать от них к такому «милому пареньку», как я, бок о бок с которым им приходится учиться.

Наконец-то я вне аудитории. Она большая, но мне в ней все равно тесно. Сколько раз я уже вот так ронял свой термос? Сколько раз… Всем, наверное, уже это надоело, и они просто терпят меня рядом с собой. Может, они даже считают, что я делаю это специально, чтобы привлечь внимание. И дело тут не только в термосе. Чего я вообще прицепился к бедной железяке. Мысли рвутся с цепей, оскаливаясь и норовя разорвать в клочья мое сознание. Я медленно и грузно плетусь к туалету, чтобы… чтобы что-нибудь там сделать. Что-то такое, что меня отвлечет, вернет в чувство.

Голова пульсирует. Перед глазами начинают всплывать и моментально гаснуть разнообразные картинки, которые не имеют ко мне никакого отношения. Фрагменты, осколочки. Я не успеваю их рассмотреть и еще более распаляюсь. Началось. Как же тяжело все это перетерпеть. Ни один человек, не страдающий этим, не поймет меня и мое поведение, кажущееся странным. Я и сам не стремлюсь ничего объяснить. Мне уже все равно, как это могут понять со стороны и что могут обо мне подумать. Мне лишь бы с ума окончательно не сойти, лишь бы продержаться еще один день, не перейти незримую границу… Когда такое происходит ежедневно, становится все равно на окружающих. Какое взаимопонимание, какая дружба, какое общение? Картинки сменяют друг друга с такой скоростью, словно бы кто-то большим пальцем подхватил краешек книги и запустил счет страниц. Невозможно разглядеть ни одну из них, но я уверен – там ничего хорошего. Однажды, уже давно, я попытался все же рассмотреть их, и то, что я увидел, долго снилось мне, когда удавалось заснуть.