Одесса. Живая. Улыбка Бога - страница 3
Изя машинально кивнул, хотя в это время быстро читал мою записку.
- И ещё Изя, - продолжил я, после того как Гольдман толкнул листик бумаги обратно ко мне и вновь утвердительно кивнул, - я же тебя просил, когда мы одни, нет смысла обращаться так официально. Я понимаю, привычка, которую ты привез с родины, хммм, обетованной, и всё такое... Но Илья, мы же знакомы с тобой столько лет!
- Никак не могу отвыкнуть, Шмидт, - сказал Изя, вставая, - ладно, к завтрашнему утру смета с пояснениями будут готовы. Я пошел?
- Ага, иди, - согласился я, и добавил, хмыкнув в спину своему давнему другу, - Изя, я в обед обедаю, что и тебе советую.
- Понял, Игорь Алексеевич, - буркнул Изя и вышел из кабинета.
Я тяжело выдохнул. Для стороннего слушателя, разговор должен показаться абсолютно обычным и не заслуживающим внимания... Глаза непроизвольно скользнули на листок бумаги, который только что вернул мне Гольдман.
'В восемь вечера у меня на Шмидта.'.
Неожиданно вспомнилось, как близкие друзья подтрунивали надо мной, узнавая, что я, Игорь Шмидт, живу на улице, названной в честь мятежного лейтенанта, Петра Шмидта.
Дед рассказывал, что улица, на которой прошло мое разбитное и безоблачное детство, раньше называлась вроде как Красноармейской, если мне, конечно, не изменяет память. После войны её почему-то переименовали в Шмидта, каковой она благополучно пережила волну возвращений к старым названиям в девяностых. И сейчас, тот кто не видел памятную табличку, где указано имя революционного героя, думает, что сокращение "Л. Шмидта" означает не звание, а имя Леонид или что-то подобное.
Именно благодаря такому названию улицы, в детстве ко мне прочно прилипло прозвище "Лейтенант Шмидт" или сокращенно просто "Лейтенант". С возрастом всё вернулось на свои места, друзья и товарищи звали меня просто Шмидт...
Сняв винамп с паузы и услышав, как по кабинету зазвучала легкая и ненавязчивая мелодия, я аккуратно сложил записку в маленький комочек. Невесело усмехнулся, подумав, что в традициях настоящих киногероев, я должен сейчас достать пепельницу и сжечь этот комочек бумаг. Не люблю запах дыма. Поэтому встал, пересек кабинет и открыл неприметную дверь в маленький санузел. Секунда и унитаз жадно проглотил опасную бумажку.
Теперь надо сделать так, чтобы вся остальная команда узнала о сборе сегодняшним вечером. Скрывать Гольдмана, первоисточника информации по махинациям Рыбы смысла больше нет, тем более всем нам грозит вполне реальная опасность. Вот и будем все вместе решать, каким образом из неё выкрутиться.
За оповещение в команде исторически отвечал Фауст, к нему я и направился. Кабинет аналитика располагался на втором этаже нашего офиса, занимавшего десятиэтажное здание практически в центре Одессы. Когда-то это был заброшенный долгострой, безмолвный памятник ушедшей эпохи социализма, зиявший провалами окон на спешащих по своим делам пешеходов и автомобилистов. Но в конце девяностых "Первый морской банк", развернувшийся в южном регионе, непостижимым образом стал владельцем этого здания, и уже через пару лет многоэтажка превратилась в закованный в сталь и стекло современный офисный центр.
Фауст был на месте. Перед аналитиком громоздились привычные груды бумаг, на двух мониторах бегали непонятные цифры. Этот рабочий беспорядок абсолютно не отвлекал Фауста от экрана ноутбука, небрежно расположившегося на банковских документах.
- Кофе будешь? - бросил мне Олег, на секунду оторвавшись и вновь воткнув свой взгляд в монитор.
- Буду, - подтвердил я, усаживаясь перед аналитиком.
Фауст, не глядя, привычно щелкнул включателем кофеварки, расположенной рядом с ним на приставном столике и вновь уставился в монитор.
- У тебя что-то срочное? - спросил он, не отвлекаясь от экрана и быстро строча пальцами по клавиатуре.
- Да нет, - ответил я, - на кофе заскочил. Ты, наверное, единственный в этом банке, кто ещё пьет нормальный кофе. Много работы?
- Как обычно..., - пожал плечами Фауст.