Одесситы - страница 4

— Были ведь уже и Порт-Артур, и Ляоян, и Мукден, но все-таки. .

— А теперь, батенька, все! Это похуже их всех вместе взятых. Вы просто не можете осмыслить, вы человек не морской. А я тридцать лет был во флоте. И привел же Господь дожить до такого позора! И зачем, если довели флот до такого состояния, было соваться в эту войну? Шапками закидывать привыкли. . Это, может, на суше — куда ни шло, а на море — увольте! И бухта в этом Порт-Артуре паршивая, никуда не годится. К чему он нам был нужен? — возмущался Сан Саныч.

— Как зачем? А концессии на Ялу?

Несмотря на трагичность известия, по гостиной плеснуло смешком: подноготная этой войны, как считали в Одессе, ни для кого не была секретом. Сан Саныч еще что-то доказывал про первенствующую роль торпеды в современном бою, и как это надо было учесть при оснащении флота, но Павел уже не мог дальше слушать. Он взбежал по лестнице и захлопнул дверь в свою комнату. Тут было все по-прежнему, как будто и не разбили Россию: поцарапанный стол, ковер, стены в голубых, с чайками, обоях. Единственный свет был — от лампады под старой прадедовской иконой. Зажигать лампу Павел не стал: к чему теперь?

Он встал на колени, чего уже давно не делал, и жарко заговорил туда, к почти неразличимому в серебряной ризе темному лику.

— Господи. Я Тебя прошу как никогда еще не просил. Сделай так, чтобы это было неправда! И чтобы мы, чтобы Россия разбила Японию. Всю Японию, раз и навсегда. Господи. .

Он чувствовал, что плачет, но еще что-то шептал, какие-то клятвы и обеты, только бы Россия победила. Он встал изнеможенный, но странно успокоенный. Ему казалось, что Бог, всегда далекий и не очень понятный, на этот раз его, Павла, видел и слушал.

Внизу, оправившись от первого впечатления ужаса, все снова обрели дар слова.

— Что же из этого будет, господа?

— Как что? Конституция! Ведь этак дальше невозможно. . - оседлала своего конька Нина Борисовна, учительница гимназии. Она славилась в Одессе радикальными взглядами и резкостью суждений, в связи с чем ей недавно пришлось сменить место в казенной женской гимназии на более либеральное частное заведение Кроль.

— Все здравомыслящие люди уже давно видят: монархия- это тупик. Тем более когда не знаешь, кто бездарнее, царь или министры, — она нервно оправила единственное свое украшение, медальон на бархотке, завернувшийся на другую сторону. — Погубили вторую эскадру, душат все мыслящее и светлое. .

— Э-э, сударыня, — неожиданно вступился Сан Саныч, — а что ваши мыслящие и светлые люди делали с начала войны? Бомбы кидали? Беспорядки устраивали? Хороша помощь стране, нечего сказать. . Дай им волю. .

Что ж поделать, раз нет легальных возможностей изменить положение вещей. . Я не на стороне террористов, но ведь они, если подумать, тоже идут на смерть за Россию.

— Вот это и главное наше горе, господа, — вмешался врач Дульчин, — Все готовы умереть за Россию, прямо так и рвутся. Террористы считают, что гибнут за Россию. Те, кого они убивают — тоже. Мальчишки, студенты, не кончив курса, норовят на войну — умереть за Россию. А кто же страну спасать будет — покойники? Поймите, что пока мы не научимся для России не умирать, а работать. .

Разошлись от Петровых в тот вечер поздно. Общим мнением было, что теперь надо ждать конституции и вообще больших перемен.

Иван Александрович, человек современно мыслящий, на ночь не молился. Его отношения с религией были формально вежливы: два раза в году он отстаивал праздничные службы и считал это, со своей стороны, проявлением разумной веротерпимости. Однако религиозность в женщинах находил нужным поощрять, и ему нравилось, что Маша по вечерам подолгу стоит перед образом. Он был уверен, что всегда может угадать, о чем она молится, и был бы очень удивлен, если бы узнал, как ошибается. Но в тот вечер он не ошибся: она действительно молилась о Сергее.

Через несколько дней пришли достоверные известия, подтверждающие поражение. Но еще до того всезнающая Одесса бурлила и возмущалась. Жалели адмирала Рожественского, посланного на верную гибель, и прозорливо догадывались, что его же еще попытаются во всем обвинить. Передавали, как застрелился командир «Орла» Юнг вместе со старшим офицером: половина матросов взбунтовалась — а чего и ждать от «запасных» — их пришлось перевязать, и оставшейся команды не хватило, чтобы продолжать бой. Ужасались тому, что четыре судна сдались в плен без повреждений. Видимо, тоже взбунтовались команды: командиры, известные в городе поименно, по общему мнению на такое были не способны. Сведения о том, что Рожественский на «Суворове» проскочил во Владивосток, оказались неверными. Во Владивосток прорвался «Алмаз». Он же первым сообщил о происшедшем.