Один день - страница 13

– Да, и кто тогда был императором?

– Ха. Помоги-ка мне с вином, а то выпью всю бутылку. – Она и так осушила бутылку почти до дна, но он вылил остатки вина в стакан для воды и потянулся за ее сигаретами. Элизабет щелкнула языком. – Знаешь, иногда я думаю, не слишком ли мы переборщили с твоим либеральным воспитанием.

– Согласен. Вы меня испортили. Дай спички.

– Это не умно, кстати. Я знаю, что тебе кажется, будто с сигаретой ты похож на кинозвезду, но это не так, ты выглядишь ужасно.

– Почему тогда ты куришь?

– Потому что я с сигаретой выгляжу феноменально. – Она воткнула сигарету между губ, и он зажег ее спичкой. – Но я буду бросать. Это последняя. А теперь быстро, пока отец не пришел… – она с заговорщическим видом подвинулась ближе, – расскажи о своей личной жизни.

– Нет!

– Брось, Декс! Ты же знаешь, у меня одна радость – услышать пару сальных историй от детишек, а твоя сестрица такая святоша…

– Вы пьяны, старая леди?

– И откуда у нее двое детей, ума не приложу…

– Ты пьяна, мама.

– Я не пью, забыл? – Когда Декстеру было двенадцать, как-то вечером она торжественно отвела его в кухню и полушепотом объяснила, как делать сухой мартини, точно речь шла о религиозном ритуале. – Ну давай. Рассказывай, и не жалей смачных подробностей.

– Мне нечего тебе сказать.

– Неужели у тебя в Риме никого не было? Ни одной милой католички?

– Нет.

– Надеюсь, ты не связался с одной из своих студенток?

– Конечно нет, мам.

– А дома? Кто пишет эти длинные, закапанные слезами письма, которые мы все время тебе пересылаем?

– Не твое дело.

– А то я их опять над паром распечатаю! Ну-ка признавайся!

– Да нечего тут говорить.

Она откинулась на спинку стула:

– Что ж, ты меня разочаровал. А как же та милая девочка, что приезжала к нам в гости?

– Какая девочка?

– Красивая, серьезная шотландка. Которая напилась и стала кричать на отца, поминая Никарагуа.

– Эмма Морли.

– Да, Эмма Морли. Она мне понравилась, между прочим. И отцу тоже, хоть она и назвала его буржуазным фашистом. – При упоминании об этом Декстер поморщился. – Я люблю, когда в людях есть огонь, искра. Не то что твои глупые лупоглазки, которых ты обычно приводишь по ночам. «Да, миссис Мэйхью, нет, миссис Мэйхью». Я слышу, как вы крадетесь на цыпочках в комнату для гостей…

– Ты действительно напилась, да?

– Так что эта Эмма?

– Мы просто друзья.

– Уже просто друзья? А я бы не была так уверена. Думаю, она в тебя влюблена.

– Все в меня влюблены. Судьба такая.

В его голове эти слова прозвучали красиво – слова прожигателя жизни, не чуждого самоиронии, – но теперь, когда он и мать сидели в молчании, он снова почувствовал себя глупо, как на тех вечеринках, когда она разрешала ему сидеть со взрослыми, а он начинал рисоваться, и ей было стыдно. Она снисходительно улыбнулась и сжала его руку:

– Будь хорошим мальчиком, ладно?

– Я и есть хороший, я всегда хороший.

– Но не слишком. Не делай культ из своего стремления всем нравиться.

– Не буду. – Он начал смотреть по сторонам, чувствуя себя неловко.

Она толкнула его под локоть:

– Так ты будешь еще вина или пойдем в отель и проведаем твоего отца?

Они зашагали в северном направлении по переулкам, идущим параллельно Виа дель Корсо к Пьяцца дель Пополо; Декстер сворачивал на самые живописные улочки, и постепенно он почувствовал себя лучше, довольный, что так хорошо знает город. Мать, нетвердо державшаяся на ногах, опиралась на его руку.

– И долго ты намерен здесь пробыть?

– Не знаю. Возможно, до октября.

– Но потом ты вернешься домой уже насовсем, да?

– Конечно.

– Я не имею в виду у нас. Не хочу тебя мучить. Но мы готовы оплатить депозит за квартиру, ты же знаешь.

– Но куда спешить?

– Декстер, уже год прошел. Не хватит ли отдыхать? Ты и в университете не слишком утруждался…

– Я не отдыхаю, я работаю!

– А как же журналистика? Ты разве не хотел стать журналистом?

Он как-то вскользь упомянул об этом, но лишь для того, чтобы ее успокоить, обеспечить себе алиби. Похоже, что с приближением двадцатипятилетия возможностей становилось все меньше. Некоторые профессии, которые казались крутыми – кардиохирург, например, или архитектор, – теперь уже были для него закрыты, и все шло к тому, что журналистика окажется в той же категории. Писательского таланта у него не было, он не разбирался в политике, плохо говорил по-французски, у него не было ни образования, ни навыков, лишь загранпаспорт и воображаемая картина перед глазами: он лежит и курит под потолочным вентилятором в какой-нибудь тропической стране, а рядом с кроватью – его верный старенький «Никон» и бутылка виски.