Один день солнца - страница 10

— Ой, не говори, сынок…

— А нас обокрали…

Тетя Нина опять всплеснула руками:

— Что ты говоришь?! Обокрали?!

Костька не стал вдаваться в подробности. Он поглядел на Вальку:

— Пойдешь со мной?

— Куда?

— Вовку искать.

Тетя Нина вздохнула и покачала головой:

— Ой, Костик, куда же вы пойдете?

— Опять к Трясучке, может, пришла уже.

— Жива ли она?..

Трясучка — хозяйка квартиры, где Вовкин дед снимал угол, оказалась живой. Она долго глядела слинялыми глазами на товарищей своего малолетнего квартиранта и, как заводная, трясла куриной головой. Голова, как и тощие желтые руки, дергались у нее от болезни, но тут выходило в самый раз: не знаю, к сожалению своему, не знаю, где мой малый жилец и что с ним… О гибели старика ей, правда, все было известно.

Хлипкими неуемными пальцами Трясучка набила табаком папиросную гильзу и, как могла, аккуратно смела в шкатулку просыпавшиеся крошки. Молча прижгла папироску.

— Он так ни разу и не был? — боясь потерять последнюю надежду, переспросил Костька.

Закрыв глаза, Трясучка долгим выдохом выпустила сморщенными губами дым и несколько раз кивнула.

— А где же он, а? Как вы думаете?

Старуха вскинула брови и как-то болезненно, запнувшись на первом слове, произнесла:

— П-представления не имею, деточка… Представления не имею…

От Трясучки, обогнув стороной свой проулок, чтобы не попасться на глаза матери, Костька потянул Гаврутова к Ленчику Стебакову. В другой раз никакими пирогами не затащить бы его к этому петуху и проныре — обязательно привяжется, а то и до стычки с кем-нибудь доведет. Со всеми в классе перечкался, только самые смирные, покорно признав Ленчиково верховодство, избежали его сухих, всегда готовых к работе кулаков. Недалеко от дома, где он жил, чернел закопченными проемами выгоревший продмаг; сюда не так давно прибегал Костька за мылом — им тоже тут торговали.

Стебаков ничего не знал об Агапове. На его смуглом скуластом лице, не в пример обычному, отражались неуверенность и робость, хотя он и старался не подавать вида. Черные глаза не находили покоя.

Заводить с ним особый разговор Костька не хотел: спросили — и хватит. Но Стебаков решил идти с ними вместе, даже матери не спрашивая, и тут делать было нечего. Он прихватил из дому кусок облепленного мусором плавленого сахару, сказал, что это из сгоревшего магазина.

— И конфеты, и сахар горели, текли — как кисель, — рассказывал он, сжевывая хрустящий на зубах песок. — Я палкой отколупывал, когда застыло.

— А ведром или чем-нибудь? — спросил Валька.

— Когда тек?

— Да.

— Ты что!.. Подойти было нельзя. Ведром… У меня вон, — Ленчик сбил на затылке жесткий вихор, — макушка трещала от жары.

Сахар отдавал не то обувной мазью, не то керосином.

— Мыло, — объяснил Ленчик. — Тут винегрет, все смешано.

Костька кивнул.

По улице Русанова строем шагала группа немецких солдат. В плотных суконных френчах, невысоких чистых сапогах, в пилотках с серебряным орлом наверху, они четко ставили ногу и ладно — как делают хорошо заученное дело — пели строевую песню. Частый припев ее — сильный и упругий — тугой волной ударял по стеклам домов и мощеной мостовой и, заглушая густой твердый топ, вздымался над кварталом. Лица солдат были сыты и спокойны, френчи хорошо пригнаны, шаг уверен и широк.

— Понял, а? — бросил Ленчик неясным тоном, когда они отшагали подальше, и оглянулся и тут же предложил — Может, на станцию сходим? Может, он там где-нибудь, Агап?

Он почти всех называл по сокращенной фамилии.

Но на станцию попасть не удалось, вся она, от вокзала до дальних тупиков, была обнесена колючей проволокой, за которой маячила охрана. И тогда Ленчик — как всегда, не выпуская из рук вожжей — повернул к винзаводу.

— Там увидите одного… — сказал он, усмехнувшись. — Бухарин…

Винзавод и до войны горел не раз: то склады, то тарный двор, где скапливались горы ломаных ящиков. Сейчас он был частью взорван, частью сожжен. Разбитые ворота валялись на земле, фасадная стена главного корпуса была черной от копоти, двор — как речной берег галькой — усыпан битым стеклом.

Ленчик повел их в разрушенный взрывом перегонный цех. Кое-как преодолев рухнувший лестничный пролет, взобрались на второй этаж, к горловинам сливных цистерн. Ноги скользили на разбитых плитках кафеля. Кругом витал винный дух. Подойдя к одной из горловин, Ленчик заглянул внутрь емкости. Долго, покуда глаза не привыкли к темноте, молчал, потом быстро отстранился и выдохнул: