Один против судьбы - страница 33
Людвиг широко раскрыл глаза. Невозможно было поверить…
— Маэстро, это так вас — вас, композитора, виртуоза…
Моцарт горестно усмехнулся:
— Да что вы, я обыкновенный человек…
Юному музыканту, оказавшемуся в Вене, чтобы по примеру Моцарта научиться добывать славу и благополучие, было о чем призадуматься. И опять он укорял себя за то, что отнимает время у хорошего человека, ведущего тяжелый бой против нелегкой своей судьбы. Не думал он тогда, что обстоятельства все равно скоро оторвут его от Моцарта.
А пока в нем крепли уважение и любовь к мужественному человеку, первому из музыкантов, кому удалось вырваться из числа придворных служителей и решиться жить как независимому художнику. Какое мужество надо иметь, чтобы отказаться от покровительства знати, грубой и необразованной и все-таки нет-нет да и дающей своим вассалам кусок хлеба. Он решил, что в самом деле попросит Моцарта отложить их занятия.
Дома его ждало письмо, положившее конец всем сомнениям. На конверте он увидел почерк отца, неровный, тревожный. Предчувствуя недоброе, Людвиг разорвал конверт.
«Не знаю, следует ли мне звать тебя домой. Мама тяжело больна. Силы ее убывают, хотя мы и делаем все, что в наших силах. Она кашляет кровью. И говорит только о тебе…» Так начиналось письмо. Удрученный Людвиг опустился на стул.
Мама! Мало любви он видел в детстве, но той, что выпала на его долю, одарила его мать. Пока он не обрел друзей в гостеприимном доме Брейнингов, она была единственной его утешительницей. А как необходима она была Каспару, Николаю и маленькой, недавно появившейся на свет Марии Маргарите!
Что будет с детьми, если болезнь убьет ее? Людвиг неподвижно смотрел в одну точку. В самом ли деле опасность так велика? Неужели возвращаться домой? А может быть, подождать следующего письма, новых известий?
Они не заставили себя ждать. Через два дня отец написал: «Возвращайся! Мама надеется еще увидеться с тобой». Людвиг долго плакал в своей одинокой каморке и решил ехать как можно скорее.
Он поспешил в дом Моцарта. Поблагодарил, простился, обещал вернуться, как только позволят обстоятельства. Маэстро и его жена сочувственно пожали ему руку.
На другое утро еще затемно он сел в почтовую карету, ехавшую вдоль Дуная. И двух месяцев он не пробыл в городе, о котором так долго мечтал! Надолго ли он покидает его? Может быть, навсегда? Он не думал об этом. Все его помыслы устремились туда, вдаль, к ожидавшей его матери.
В тупике
Людвиг прекрасно понимал, что ему давно бы следовало написать это письмо.
Уже почти два месяца прошло с тех пор, как он вернулся из Вены. Но разве не бывает в жизни человека времени, такого тяжелого, что из рук падает даже такое легкое орудие, как перо?
Он глубоко вздохнул. Наконец письмо закончено. Снова перечитывал его, но теперь уже только потому, что был весьма не уверен в правописании. Перечитывал, чтобы не оставить где-нибудь ошибку в орфографии или в пунктуации.
Бонн, 17 сентября 1787 г.
Благородный и особенно дорогой мне друг!
Должен сказать Вам, что с той минуты, как я покинул Аугсбург, меня совершенно покинуло счастье, а вместе с ним и здоровье. Чем больше я приближался к родному городу, тем чаще доставал письма отца, в которых он звал меня ехать как можно скорее, так как здоровье мамы непрерывно ухудшалось.
Я спешил изо всех сил, так болела у меня душа. Желание скорее увидеть маму давало мне силы преодолевать самые большие препятствия.
Я застал мою мать еще в живых, но в самом тяжком состоянии; она болела чахоткой и, наконец, умерла около семи недель тому назад после многих перенесенных болей и страданий. Она была мне такой доброй, милой матерью, моей лучшей подругой.
О! Кто был счастливее меня, пока я мог еще произносить сладостное имя — мать и оно было услышано! Кому я могу сказать его теперь?
С того времени, как я вернулся в Бонн, я не знал и часа покоя. До сего времени меня донимают боли в груди, и я боюсь, как бы у меня не оказалось чахотки. Ко всему этому меня мучает тоска (не меньше, чем болезнь).
Теперь Вы знаете мое положение и, надеюсь, великодушно извините мое долгое молчание.