Один шанс из тысячи. Зеленый свет - страница 29

стр.

В ту ночь у меня было такое чувство, будто он схватил меня за шиворот и швырял с места на место. Я быстро взлетел на английском «Спитфайере» и через несколько минут вошел в зону. В наушниках все время звучал его голос: «квадрат три»… «квадрат шесть», «квадрат восемь»… Потом он замолчал, и на экране радара моего истребителя появилось пятно — отраженный сигнал от самолета фон Фальгагена. Мне оставалось лишь нажать пулеметные гашетки…

Когда я рассказал эту историю «морской свинке» она улыбнулась. Она очень хорошо улыбается — одними глазами. Она сказала: — Вы герой…

Она умеет хорошо говорить: тихо и проникновенно. Она повторила: — Вы герой… вы храбро защищались. Я возразил: — Не защищался, а нападал… Ответа я не услышал, но почувствовал, что она не согласна со мной. Может быть рассказать ей о тактике воздушного боя? Господин Маккафри присвоил мою победу над Эрихом фон Фальгагеном, но я смирился. Теперь я понимаю что поступил осмотрительно. Он оказался великодушным — у меня теперь солидный пакет его акций.

Он иногда шутит: — «Самолеты падают, — акции летят вверх». Он прав. Его акции никогда не опускались, наоборот, теперь они в стратосфере и вместе с ними я. Это нужно понимать буквально. Теперь я летаю в стратосфере, поэтому прошлое мне кажется забавным.

Я начал свою карьеру вместе с радаром который едва вылупился из яйца. Теперь радар возмужал, за его плечами опыт. Снаряды с радарными взрывателями сбивали "фау". Теперь я иногда летаю по волновому лучу. Сижу в скафандре, а руки мои свободны. Господин Маккафри управляет моим самолетом с земли. С помощью радара…

Господин Маккафри уверял меня, что таких радаров как у нас, нет нигде. Как жаль, что он ошибся. Бедняга Хью под покровом ночи перелетел Балтийское море на высоте 7000. Но «их» истребители через 70 секунд были рядом. Хью был храбрым парнем — он первый открыл огонь, а затем, как сообщили «их» газеты, «самолет ушел в сторону моря». Больше я Хью никогда не увижу.

Когда я рассказал эту историю «морской свинке», она спросила: — Он нападал?

Я не знал, как ей ответить. Мне показался странным этот вопрос. Я не сразу привык к ее манере выражать свои мысли. Иногда она не договаривает, порой объясняется загадками. Может быть, ей нравятся мужчины, которые умеют разгадывать ребусы?

Как-то я снова вспомнил о Хью и от души посетовал на его судьбу. Она слушала молча, но в ее молчании я не уловил сочувствия. Она повторила свой странный вопрос: — Он нападал?

По-видимому, мое лицо выражало растерянность, потому что она сразу оживилась и пришла ко мне на помощь. Я ощутил прикосновение ее пальцев. Потом она заговорила:

— У меня было два брата — дерзкий и скромный. — Так разделяла я их, когда была девочкой. Мои симпатии были на стороне дерзости, а скромность я отожествляла с робостью… Однажды ночью в наш дом вломились незнакомые люди. Мы были беззащитными, потому что с нами не было дерзости — один брат отсутствовал. Но произошло чудо. Скромность воплотилась в храбрость льва. Защищая родной кров и жизни близких, мой скромный брат победил налетчиков. С тех пор я часто думаю о тех, кто в борьбе, защищается…

Я прервал рассказ девушки, я ее понял!

— Ваши симпатии, — продолжил я ее мысль, — ваши симпатии на стороне скромных… Хью был скромным парнем, — добавил я.

Правда, в этот момент я думал не о Хью, а о себе, и даже говорить стал вполголоса. Может быть, она оценит и мою скромность? Потом я спохватился.

— А где же ваши братья?

— Их уже нет, — тихо ответила девушка, и голос ее дрогнул.

Я опять все хорошо понял. Мне хотелось ее утешить и я сказал:

— Они были великими самураями.

* * *

…Она спасла мою жизнь, моя милая «морская свинка». Почему я так должен ее называть? Похожа ли йоркширская свинья на солнце? Так и с этой девушкой. Когда я с ней познакомился, она напомнила мне нежное растение. Я назвал ее лотосом. Она улыбнулась и сказала, что этот цветок растет в Египте, а ее родина — Страна Восходящего Солнца.

— А роза? Где нет роз?

Она стала очень серьезной.

— Зовите меня «морской свинкой», — ответила она.

Я возмутился, но она настаивала. Когда-нибудь я узнаю тайну ее мысли.