Одиночество - страница 7
— Очень…
— Даже французский?
— И французский.
Из окна долетел тяжелый вздох, и после короткого молчания жалоба:
— Не везет же мне! Ну, никак…
— У тебя переэкзаменовка? — сказал Тома.
— Угадал…
Тома собрал всю свою смелость и, оглянувшись, глухим от волнения голосом проговорил:
— Выйди, я тебе помогу.
На этот раз девушка замолчала, должно быть, раздумывала. И когда Тома решил, что она рассердилась и не ответит, голос ее раздался вновь:
— Не хочу…
— Почему?
— Боюсь…
— Меня?..
— И тебя…
И только Тома собрался крикнуть, что он не людоед и ее не съест, как с огорода долетел чей-то голос:
— Марга, с кем ты болтаешь?
— Мама… — дрогнул голос девушки.
Тома встал с камня, виновато взглянул на домик и зашагал к воротам. Проходя мимо окон, замедлил шаг и бросил:
— До свидания!
Девушка не ответила. Дойдя до развилки дорог, он оглянулся и увидел, как в окне мелькнула темноволосая девушка и исчезла в глубине комнаты.
Он шагал по шоссе, и жаркий день был ему уже не в тягость; наоборот, радовал чудесными красками сентября. И жизнь ему виделась сейчас полной смысла и неожиданностей, ради которых стоит побыть на этом свете.
Белогрудые ласточки на крутом берегу растревожились не на шутку. Они стрелой носились низко над водой и шумно щебетали.
— Быть дождю! — Старик взглянул на небо. — Завтра, непременно. Уберем сита, а то река взыграет и унесет их.
— Кто знает, будет ли? — Тома не поверил в предсказание, а в душе обрадовался. На работу не идти, можно сбегать к обходчику, а то попробуй жди воскресенья.
Тома воткнул лопату. Они бросили на носилки сита, перенесли их поближе к шалашу и сели отдыхать, каждый занятый своими мыслями. Старик, как всегда, думал о заработке. Он ладонью пригладил песок перед собой, взял прутик и стал писать столбики цифр. Чем больше он писал, тем заметнее менялось выражение его лица, разглаживались морщины, а выцветшие глаза загорались надеждой.
Надежда согревала их обоих. Тома вспоминал робкую улыбку девушки, ее темноволосую голову в раме окна, качающуюся, будто от ветра, занавеску. Тяжелая работа сделала его молчаливым, но теперешнее молчание таило большой смысл, оно было наполнено мечтой, близкой и вполне осуществимой. В этот вечер у обоих было хорошее настроение. Они легли в шалаше спать, но сон не шел.
Первый удар грома качнулся где-то за горами, прокатился по темным вершинам Родоп и угас под крупными каплями дождя. Тома выглянул из шалаша. На горизонте, там, где горы, подобно медвежьим ушам, упирались двумя вершинами в небо, молнии рвали черный мрак и гром катился руслом реки. Дождь припустил в полную силу, и Тома спрятался в шалаше. Струи воды барабанили по крыше, и под их монотонное звучание сон быстро нашел свой приют.
Утром реку было не узнать. Мутная, она рыла берега, несла смытые водой огромные деревья, грохотала, гневная и страшная. Не зря называли ее Медведица. В тех случаях, когда вода прибывала стремительно, река выходила из берегов, разливалась почти что до далеких приземистых мельниц у подножия холмов. Но даже после обильных летних дождей такого не случалось. А тут…
— Унесет песок аж в Марицу, — переживал Старик.
Вода билась об опоры моста, пенилась. Прибежало множество ребят, чтобы полюбоваться стихией. Оживленные, они столпились на мосту, переваливаясь через перила, заглядывали вниз, на бурлящий поток, кричали от восторга, и крики их тонули в грохоте воды.
Тома вышел из-за ив и повернул к шоссе. И тут он увидел прислоненный к высокому километровому столбу велосипед и чуть в стороне заглядевшуюся на ревущую стихию Маргу. Как бы почувствовав его взгляд, она вздрогнула, посмотрела на него, и ее щеки окатил предательский румянец.
— Здравствуй… — хрипло проговорил Тома. Он хотел еще сказать «Марга», но ему не хватило голоса. Откашлялся. — Как французский?
— Не идет, — тихо ответила она.
Тома слышал ответ, но ему хотелось освободиться от сковавшего его смущения. Он склонился к ней и, стараясь перекрыть шум воды, прокричал, переспрашивая:
— Что?
Марта поняла его хитрость, улыбнулась задиристо и тоже повысила голос:
— Не иде-е-т!
— В каком ты классе?