Одиночка - страница 13

Почти все люди собрались у противоположной от меня стены. Грязные, лохматые. Большинство — в изношенной до дыр одежде. Сидели на корточках. Разговаривали, жестикулировали, смеялись.

Главного среди них — того самого Рябого — я узнал без труда. Увидел на нём свои вещи. Мужчина не выделялся среди остальных ни ростом, ни мускулатурой (хороший боец?). Его лицо покрывали мелкие белые шрамы, точно оставленные клювами птиц. А на губах застыла кривая ухмылка.

Я пробежался глазами по ногам заключённых. Отыскал свою обувь. Встретился взглядом с её временным владельцем.

Не знаю, что он прочел на моём лице, но даже при таком освещении (свет поступал только через окна) я заметил, что мужчина побледнел.

— Ета, Рябой! — сказал он. — Смотри, магик оклемался.

После его слов все обитатели камеры замолчали и посмотрели на меня. А я посмотрел на своё плечо. Где красовался имперский знак «четыре».

Необычное зрелище — я привык видеть там «ноль».

Меня не покидало удивление. Всё не мог привыкнуть к тому, что я больше не «нулевой». Даже провёл по знаку рукой, проверяя, не привиделся ли он мне.

Не представляю, почему такое случилось, но сам видел, как на артефакте-ракушке посинели пять кристаллов. Пятый — возможно и не полностью, но по цвету он почти не отличался от четырёх заполненных.

Но даже «четвёрка» — это уже не магомелочь! С ней бы я в огоньки не попал. Не познакомился бы с Гором и с Двадцатой. Не очутился бы здесь.

— Ну здравствуй, мил человек! — сказал Рябой. — Очухался? Хорошо тебя приложили магики! Ненавижу их. Поведай нам о себе, болезный. Кто ты есть такой? На кого работаешь? За какие подвиги угодил к нам? Имя-то у тебя есть?

«Имя?» — мысленно повторил я.

Задумался.

Кто я?

Хорки? Своё настоящее имя сообщать этим людям я не хотел. Оно на языке моего народа. Пусть эти оборванцы и не поймут это, но могут сболтнуть, кому не следует. А я обещал Мираше, что сохраню свою принадлежность к охотникам в тайне.

Вжиклий? Тоже нет. Этот огонёк исчез. Навсегда. И почти для всех. Так меня теперь может называть только Двадцатая. Если захочет.

Кто тогда?

Сказал первое, что пришло на ум:

— Меня зовут Линур Ва… просто Линур. Называйте меня так. А ты, как я понял, Рябой?

— Знаешь меня?

— Нет. Но ты взял мою одежду. Без разрешения. Буду признателен, если ты мне её вернёшь.

Заключённые уставились на Рябого.

Тот продолжал меня рассматривать. Внимательно. Потом рассмеялся.

— Ты был в отключке, паренёк, — сказал он. — Я не мог… это… спросить твоего разрешения. Вон, кореша не дадут соврать. Мы все вместе пытались докричаться до тебя. Не смогли. Но ты же мне его даёшь? Это своё разрешение. Так ведь? Не откажешь в такой малости уважаемому человеку?

Рябой кривлялся, показывая, что издевается надо мной.

Несколько мужчин поддержали его смехом.

Другие дожидались моего ответа.

Я дышал глубоко. Подбородок приподнял.

Сказал:

— Тебе откажу. Ты взял мои вещи без спроса. Ты вор. Не уважаю воров. А значит, не уважаю и тебя. Верни мне одежду. И может быть… я не стану тебя бить.

Заключённые заулыбались. Оживились. Загалдели.

— Он назвал тебя вором, Рябой!

— Он тебя не уважает!

— Магик не дал разрешение!

— Щас он тебя разденет!

— И отлупит!

— Тихо! — сказал Рябой.

Веселья на его лице не было.

Все замолчали.

Рябой ткнул в мою сторону пальцем, сощурил глаза, спросил:

— Парень, ты дурак? Не понял, где очутился? Или не знаешь, как себя нужно вести в таком месте?

Я повторил:

— Верни мою одежду.

Рябой ухмыльнулся.

— Точно дурак, — сказал он. — Да ещё и невежливый. Щас я тебя немного вразумлю, паренёк. Плюгавый! Цыца! Флюпый! Объясните голожопому магику, как следует базарить в приличном обществе. Только не увлекайтесь! Смотрите, чтобы кони не двинул. Стражники уже деньжата подсчитывают за его голову — разозлятся. А нам с вами этих империков еще предстоит подмазывать.

Трое заключённых направились в мою сторону. Неторопливо. Двое с серьёзными лицами, третий — хитро улыбался, показывая отсутствие двух передних зубов.

Я встал на ноги. Сделал шаг в сторону, проверяя, как слушается тело. Никаких последствий заклинания, которым меня недавно обездвижили, не почувствовал.