Одиночка - страница 10

С виду он был таким, как все. Он мог поговорить о всякой всячине и делал это легко, мог поделиться смешной историей из своей практики, при этом беспечно хохотал вместе с теми, кто его слушал. Но за видимой общительностью скрывалось его одиночество, его безграничная отчужденность от мира людей. Он этого не замечал, замкнутый в своем одиночестве, с самим собой он был не менее одинок, чем среди людей. Одиночка, ‒ это определение точно соответствовало ему.

Даже в пустом будничном разговоре Павел оставался в напряжении мысли, беззаботно спокойный внешне, он был неустанно деятелен внутренне. Его окружал непроницаемый ореол самоуглубленной замкнутости. Он не в состоянии был отомкнуть для себя этот мир и постоянно боролся с чем-то. С чем? С тем, что таилось в его бессознательном. Боролся тяжело и мучительно, с переменным успехом, забывая, что в борьбе с собой не бывает победителей. Сам он давно понял причину своей «нанайской» борьбы, но легче от этого не стало.

У натур тонкой духовной организации переживания, испытанные в детстве, предопределяют умонастроения зрелых лет. Обремененный памятью о событиях прошлого, он жил обособленно, жизнью воспоминаний, как тупиковый переулок. И жил он тихо, оставаясь скрытым от окружающих настолько, что его переживания никогда не отражались на лице, и не понять было, когда он радуется, а когда удручен или печален. Есть закономерность, чем сдержаннее человек, чем меньше он выказывает, что происходит у него на душе, тем глубже он переживает, и тем сильнее действуют на него жизненные потрясения.

Павлу шел уже двадцать восьмой год. И его тоска неотступно вилась при нем, тихая и неизбывная, и чем дольше он жил, тем больше она им овладевала. И был он одинок, глубинно одинок, – одинок всею своею сущностью. Известно, что одиночество плата за особый дар. Но мало кто знает, каково оно быть одиночкой, его одиночество сравнимо лишь с одиночеством тигра в джунглях мира людей.

До поступления в ассоциацию нетрадиционной медицины Павел работал частнопрактикующим целителем. Лицензию он имел и зарабатывал более чем достаточно. Он не рекламировал себя, к нему и без того ехали со всей Украины и даже из-за границы. С возрастанием его известности, его все больше стали осаждать всевозможные проверяющие комиссии. Кто только не нашел нужным проверять и контролировать его деятельность: от комиссий из ЖЭКа и уполномоченных совета ветеранов Куликовской битвы, до пожарников и участкового милиционера. Каждый хотел поживиться за счет процветающего целителя.

Павел относился к этому, как к неминуемому злу. Нет смысла бороться с системой, где абсолютно все основано на взятках: от отношений первоклассника со своей первой учительницей, до отношений между первыми лицами правительства Украины. Долгое время Павел с этим мирился, ему часто в жизни приходилось со многим мириться. Он и «мирился», возводя вокруг себя стену из разрешающе-позволительных бумаг. Но, ни одна стена никого еще не уберегла, даже китайская.

Когда проверяющие комиссары пошли непрерывной чередой, на работу уже не оставалось времени, и он решил, что ему будет проще продолжать свое дело под крышей ассоциации. То, что бóльшую часть заработанного придется отдавать, для него не имело значения. Работа пьянила его сильнее вина, давая возможность забыться, а нужда, сделала практичным и бесчувственным.

В заявлении о приеме на работу Павел написал: «Прошу принять меня в Киевскую ассоциацию нетрадиционной медицины. Давно мечтал видеть себя в стенах ваших дверей», и был стразу принят. Зачем он так написал? Казалось бы, набор слов, бессмыслица, но он знал, что писать надо именно так, поэтому и был принят. В нашей жизни неизбежно присутствует немалая доля абсурда. От него никуда не денешься, хочешь, прими, а не хочешь, откажись, тогда уж, не обессудь, рикошетом получишь свою порцию абсурда с довеском в придачу. Так говорили о советском гербе в виде серпа и молота: «Хочешь, жни, а хочешь, куй, все равно получишь х…!» Бороться с абсурдом тяжело, но можно. В борьбе с абсурдом побеждает бо́льший абсурд, в итоге тихое помешательство.