Одинокая птица - страница 5

Теперь корни камелии были присыпаны грязным месивом, в котором виднелись ниточки несчастных стебельков. Может, часть рассады и выживет.

Я не унаследовала от матери ее агрономических талантов. Даже срезанные цветы в моих вазах на следующий день увядают: я ставлю их в слишком теплую воду либо в чересчур холодную. Иногда мне дарят цветы, растущие в горшках: герань, карликовую азалию, цикламены. С ними тоже беда — немедленно сохнут: то не долью воды, то перелью. Мать часто забирала у меня полуживые цветы и умудрялась их выхаживать. Она всегда точно определяла, сколько им нужно воды и света. Разумеется, она знала наперед судьбу своей злосчастной рассады. Зачем же было огород городить?

Я разровняла землю, высыпанную из ящиков. Под соседней камелией — той, что пониже, два с половиной года назад, летом, мы схоронили наших канареек. Бедняжки погибли, потому что мы с матерью гостили у дедушки Курихары, а папаше было не до птичек. Вернувшись из деревни поздно вечером, мы его дома не застали, а нахохлившиеся канарейки жались на дне клетки. Вода в блюдечке высохла, а от семечек осталась одна шелуха. Мы, конечно, дали птичкам свежих семечек и воды, но они к угощению не притронулись. Так и сидели неподвижно, с широко раскрытыми клювами. Утром я проснулась пораньше — спешила позвонить ветеринару, но канарейки были уже мертвы. Их тельца лежали, словно увядшие желтые цветы.

На следующий вечер отец объявился, сказав, что по неотложным делам (как всегда, бизнес!) вынужден был уехать из города на несколько дней. При этом он даже не извинился.

— Маленькие птички — существа нежные, — разглагольствовал он. — Чуть что, и они подыхают.

— Да, но они умерли не от болезни, — парировала я. — Это ты их сгубил. Забыл о них. При чем здесь «нежные существа»?

— Если они так тебя волновали, попросила бы кого-нибудь присматривать за ними. А у меня полно дел поважнее.

— Я же хотела поручить их Кийоши. Не помнишь разве? А ты отсоветовал. Сказал, что не стоит беспокоиться: все равно по вечерам ты будешь дома.

Отец пожал плечами и вышел из комнаты. Через несколько дней, вернувшись, как обычно, поздно, он тихо вошел в мою комнату. Я уже спала, но проснулась и увидела, как он забирается на стул и что-то вешает над моим столом на крюк, где раньше висела клетка с канарейками. Был уже час или два ночи. Вокруг — темнота, но я все же разглядела бамбуковую клетку, в которой чирикали и пищали какие-то маленькие птички.

— Не хочу я новых птиц, — заявила я. — Мне нужно, чтобы ты извинился.

Отец слез со стула, грохнул клетку о мой письменный стол и вышел из комнаты. Затем скатился по лестнице и куда-то ушел. Птицы по-прежнему не умолкали и бились крыльями о прутья клетки. Я даже не разглядела, сколько их там. Натянув на голову одеяло, снова заснула.

Утром я первым делом подошла к клетке. Птички, устроившись на жердочке, продолжали попискивать. Четыре маленьких беленьких вьюрка с черными отметинами и розовыми клювами. Отца дома не было. Быстро одевшись, я схватила клетку и побежала в ближайший зоомагазин.

— Эти птицы куплены не у нас, — сказал старик продавец, взглянув на клетку.

— Все равно возьмите их. Я отдаю их даром, деньги мне не нужны.

Старик проводил меня удивленным взглядом.

И вот сейчас я вспомнила о луковицах желтых нарциссов, которые посадила мать на могиле наших бедных канареек. Она не случайно их выбрала: лепестки нарциссов были того же цвета, что и птичьи перышки. Мать надеялась, что такая ассоциация принесет мне хоть какое-то утешение. Нарциссы успешно пережили три зимы, а по весне, когда они распускались, от них нельзя было оторвать глаз. И все же они меня не радовали. Почему — не знаю.

Затем я вспомнила, как бросила матери: «Все-таки не надо меня обманывать». В этот момент у нее на лице появилось то особенное выражение, которое я у нее видела, когда отец, позвонив поздним вечером, предупреждал, что сегодня домой не вернется. Причем каждый раз после его звонков у нее был такой вид, будто произошло нечто невероятное, хотя, казалось бы, к подобным выходкам давно следовало привыкнуть. Не говоря ни слова, она выливала из чайника приготовленную специально для отца заварку, вытирала кухонный стол и удалялась в свою комнату. Иногда я слышала, как она плачет. И хотя она плакала в подушку, до моего слуха доносилось ее прерывистое дыхание. Наверное, она так и не сумела смириться с безответственным поведением отца.