Одна из страничек освоения Северо-Востока - страница 4

Уутыгин обратился по-чукотски к старику, очевидно, представляя нас, так как тот поднялся с места, пригласил нас к огню, а пожилая женщина засуетилась по хозяйству.

- Садись чай пить! Чай пауркен! - сказал Уутыгин,- мы другой яранга пойдем,- и направился вместе с другими носильщиками к выходу.

Мы не стали их задерживать - всем здесь было явно тесновато. Я положил в сторонку свой рюкзак, достал из него захваченные на дорогу продукты поздоровался заученным недавно чукотским приветствием:

- Амани йетты! (здравствуйте).

- Йетты, йетты! - улыбнулся старик и что-то сказал по-чукотски, сопровождая слова выразительным жестом, приглашающим к огню.

Старик - это и был Риттльхен - мало походил на чукчу. Это был типичный русский мужик, переодетый в кухлянку, но русского языка ни он, ни его домашние не знали, и объясняться приходилось жестами.

Женщина пододвинула оленью постель - выделанную шкуру убитого зимой оленя, а когда мы с Бойковым сели - неожиданно стала снимать с нас обувь. Мы растерялись, запротестовали, но она все же стащила с нас унты и повесила их сушиться. Как мы вскоре убедились, обычай разувать остающихся на ночлег гостей прочно вошел в обычай здешних чаучу. Невзирая на наши протесты и сопротивление, женщины всегда нас разували, сушили мокрую обувь и разминали ее. Отучить их от этого мы не могли.

Развесив обувь, хозяйка достала из аккуратного ящичка чашки и блюдце налила в чашки чай и доставила перед нами на небольшую дощечку, а на блюдца положила вареного мяса, предварительно обтерев их рукавом своего комбинезона... Одно блюдце, показавшееся ей, видимо, не особенно чистым, она даже облизала. Мы разложили на полотенце свою закуску - хлеб, печенье, сахар и баночку топленого масла, жестами угощая хозяев. Я даже рискнул щегольнуть - сказал по-чукотски:

- Каглет ва! (кушайте).

Чаучу не заставил себя просить, хозяйка, не долго думая, расколола зубами крупные куски сахара на более мелкие и положила их на общее пользование. Другие брали хлеб, печенье, а масло из банки выковыривали пальцами. Мы, преодолевая брезгливость и утирая слезы - глаза разъедало дымом - ели мясо, пили вприкуску чай, благодарили по-русски хозяйку (она то и дело подливала нам чай и подкладывала мясо). Хозяева отвечали что-то по-чукотски, переглядываясь и ухмылялись.

В яранге против входа была расположена сплошная меховая стенка пологов, предназначенных для сна небольших теплых помещений - обязательная принадлежность всех яранг. Уутыгин называл их комлатами. В яранге Риттльхена было три таких "комлаты". Самая большая предназначалась для него с женой - пожилой женщиной, вторая - для матери с ребенком (мы так и не узнали, была она второй женой или дочерью Риттльхена), и третья, самая маленькая - для подростков. После чая Риттльхен жестом пригласил меня в свой полог, а Бойков попал в "комлату" к молодой женщине.

В пологе горел примитивный светильник - большая наполненная жиром прямоугольная жестяная коробка с двумя, сделанными изо мха, фитилями. Фитили горели очень ровно, не коптили и не только освещали полог, но и грели. Было жарко; Риттльхен разделся догола и жестом приглашал меня последовать его примеру, а женщина сняла комбинезон и осталась лишь в узенькой набедренной повязке. Я разделся, но белья не снял, отвернулся к стенке и, так как был очень утомлен, моментально заснул.

Разбудила меня возня. Женщина, уже одетая, клала возле меня высушенные и размятые унты и переговаривалась с Риттльхеном, который оправлялся в небольшой цилиндрический сосуд в углу полога. Я невольно отвернулся - мы еще не привыкли к свободе здешние нравов. В пологах чукчи оправлялись без всякого стеснения, даже во время еды, а мочу собирали для выделки кож в большой бочке, поспешно оделся и вышел из полога и из яранги.

Было семь часов утра. Стоял легкий туман, шел снег. За ночь все кругом побелело - снега выпало сантиметров 20. Всюду ходили олени, суетились люди. Женщины проветривали и выбивали палками вытащенные на воздух полога. Со стороны речки двое мужчин везли полные сани нарубленного кустарника. Бегали и упражнялись в метании аркана подростки. Ковыляли маленькие ребятишки, одетые в забавные меховые комбинезончики, сшитые на руках и ногах мешками. От этого ноги у них были похожи на копытца, а сзади из специально сделанных прорезей торчали как хвостики небольшие мешочки, набитые в гигиенических целях оленьей шерстью. Грудные младенцы, одетые также в комбинезончики с растопыренными наподобие креста рукавами, сидели прямо на снегу и таращили глазенки. Подошел Уутыгии и сказал, что сегодня у чаучу праздник - будут резать оленей. Уходить нельзя - Риттльхен обидится.