Одна литера - страница 29

Одеяло слегка колыхнулось, едва ощутимо повеяло духами, и он протянул к ней руки. Она погладила их, притянула к себе… Потом был долгий поцелуй…

А дальше?.. Что же было дальше?.. Что делали ее руки? Что делали его руки?.. Просто обнимали или скользили по ее телу? Он не мог вспомнить. Кажется, он коснулся ее груди. В пальцах осталось ощущение нежной, словно сопротивляющейся прикосновению упругости. Но когда это было? Вчера или раньше, когда они допоздна бродили по улицам, и он, не в силах сдержаться, вдруг порывисто обнимал ее?..

Поцелуй… Поцелуй-то он помнил. Но смутно. Может быть, его губы просто прильнули к ее губам и замерли в блаженной полудреме?.. Или они захлебывались страстью, горели, и за слиянием губ последовало полное слияние?.. Но если так, почему же в памяти не осталось ощущения высшего наслаждения от первого обладания любимой женщиной?.. А какой была в ту ночь Суми? Трепетала, ласкала его?.. Он не помнил.

Что же с ним было? Неужели алкоголь заглушил все чувства и стер воспоминания?

Именно это больше всего интересовало полицию.

Полицейский инспектор — Самура, кажется — смотрел на него сквозь толстые стекла очков и, поглаживая маленькие усики, говорил:

— Пьян был, значит?.. Ну и дурак же ты! Говоришь, это у тебя первая женщина… Зачем же ты так напился, а? Или не знаешь, что бывает с мужчиной, когда он сильно переберет?.. Ох уж эти интеллигенты — и переспать-то со своей милашкой толком не могут! Без алкоголя не решаются, а с алкоголем вон что получается…

Оотагаки молчал. Да как он смеет задавать такие вопросы?! Вульгарный, отвратительный тип! Полиция, пользуясь данной ей властью, позволяет себе копаться в самом интимном… Но разве можно рассказать об этом? Уж лучше молчать.

Впрочем, в словах инспектора имелся свой резон. Оотагаки в тот вечер пил виски. Выпил, должно быть, много. Потому что трезвым не отважился бы лечь с Суми в постель. И не только лечь — даже прикоснуться к ней побоялся бы. Ведь он и раньше ужасно робел.

Дом, в котором квартировал Оотагаки, находился не очень далеко от «Сираюки-со», и с некоторых пор он каждый вечер провожал Суми, а потом уже отправлялся к себе. В один из таких вечеров Оотагаки сказал:

— Вы такая прелестная, так бы и съел вас!

Суми рассмеялась:

— Ой, Оотагаки-сан, вы случайно сегодня не перепили?

— Пожалуй… Могу сказать что угодно, не владею собой… И глаза у меня — видите, какие?

Суми остановилась под уличным фонарем и начала его разглядывать.

— И правда, ужасные глаза. Красные, как у кролика!

— Красные — это ладно. Да вы посмотрите хорошенько! Они же совсем мокрые, плачут от бушующей во мне страсти.

— Какой глупенький! — вновь рассмеявшись, сказала Суми. — Выходит, трезвый вы и слово вымолвить боитесь?

Тон, каким это было сказано, словно развязал ему руки. Нарочно пошатнувшись, Оотагаки ухватился за Суми и приник к ее губам.

Да, в тот раз он тоже довольно много выпил…

Оотагаки лежал, укрывшись одеялом. Освещенная тусклой лампочкой, одиночка действовала угнетающе. На стене, на уровне его глаз, расплылся темноватый потек. Откуда бы ему взяться в подвале? Крыша ведь далеко, дождь сюда не проникнет. Он вгляделся и понял, что это рисунок. Примитивное — и от этого еще более эротичное — изображение нагой женщины. Какой-то бедолага, побывавший здесь до него, убивал таким образом время. Странно, как сильно может порой воздействовать примитив.

Оотагаки даже передернулся, представив, какие страсти переполняли автора. Закрыл глаза, смотреть на это не было сил. И вдруг подумал: а Суми больше нет…

Больше нет. Необоримая неотвратимость этого факта резанула сердце нестерпимой болью. Вот так все и проходит. Как прошло детство и вслед за ним отрочество. Нет и никогда больше не будет… Вспомнилось, как он встречал ее после закрытия «Дэра». Не у дверей — где-нибудь на приличном расстоянии от бара. Она не хотела, чтобы их кто-нибудь увидел. Говорила ему: «Ты человек с будущим». А он строил планы и хотел это самое «будущее» разделить с ней. Суми слушала его с грустью… Как ярко сейчас все вспоминается! Память подсовывала ему все новые и новые отрывки из совсем недавнего и такого уже далекого прошлого.