Одна любовь на двоих - страница 27
Внезапно кучер начал осаживать. Господин недовольно высунулся наружу:
– Что там, Трофим?
– Да изволите видеть, Александр Никитич, барин, — отозвался кучер хриплым, испуганным голосом, — на дороге засека!
Барин пригляделся и увидел, что поперек лесной дороги лежит немалая лесина.
С одной стороны, в лесу, бывает, деревья падают туда, куда им судьба упасть — которое в чащу, а которое и поперек дороги ляжет. С другой стороны, засека — самый испытанный способ для лесного ворья останавливать проезжего человека.
– Вроде бы тихо было в этих лесах, — пробормотал Александр Никитич, и тут, опровергая его слова, грянул выстрел.
Кучер с воплем свалился с козел, однако не оттого, что был ранен: здоров-здоровехонек подхватился на ноги и дал деру в ту сторону, откуда приехала карета. А на дороге, прямо перед лошадьми, появился, одним прыжком выскочив из зарослей, огненно-рыжий юнец в пестрядинной рубахе и с топором в руках. Подошел к карете, рванул дверцу.
– Ну что, господа хорошие? — проговорил он зловещим голосом. — Давайте добро ваше, коли жить хотите!
Дама заплакала в голос, девушка сжала руки у горла, с ужасом глядя в желтые кошачьи глаза разбойника, Александр Никитич гневно подался вперед, однако юнец занес топор:
– Тихо сиди! Мигом мозги вышибу, да и баб твоих не помилую. Подмоги вам ждать неоткуда! Кругом мои люди, не я убью, так они пристрелят. Деньги давайте!
– Какие деньги? — угрюмо сказал Александр Никитич. — Нет у меня денег. Мы в город ездили дом покупать. Купили, за него все отдали — с пустыми руками возвращаемся.
Юнец всмотрелся в его глаза и, видимо, понял — не лжет барин. Мгновенное острое разочарование отразилось на его лице, но тут же оно снова стало злым:
– Тогда камни давайте! Золото! Перстни, ожерелья, серьги! Вы, баре, златом-серебром унизаны…
Он умолк, когда Александр Никитич протянул вперед обе руки с растопыренными пальцами:
– Коли найдешь хоть один перстень, все твое будет. Нету у нас ничего!
– А что у твоей жены в ушах сверкает-сияет? — спросил парень с ухмылкой. — Никак брульянты алмазные?
– Сними, Наташа, серьги, — приказал Александр Никитич. — Отдай ему. Жизнь дороже.
Задыхаясь от всхлипываний, дама вынула серьги из ушей — небольшие бриллианты сияли так, что чудилось — это две капли росы, пронзенные солнцем, легли на ладонь.
– Прости, Ульяша, — всхлипнула женщина, — я хотела тебе эти серьги подарить, как невестой станешь… Прости!
– Что вы, матушка! — ласково сказала девушка. — Дороже всех подарков ваша любовь. За вашу жизнь и я ничего не пожалею!
И она тоже вынула из ушей две простенькие серебряные сережки, похожие на черемуховые цветочки.
Разбойник протянул руку, взял у нее серьги, мгновение смотрел то на них, то на девушку, потом стиснул серьги в кулаке и сказал барыне, которая уже протягивала ему свои бриллианты:
– Подари дочке, как и хотела. Она уж заневестилась!
Потом отвернулся, метко рубанул краешком лезвия черемуховую ветку и сунул ее в карету.
Более не сказав ни слова, канул в чащу.
Через несколько шагов остановился, прислушиваясь. На дороге тишина… Видно, пощаженные им путники никак не могли прийти в себя.
Хмуро улыбаясь, парень снял гайтан с крестом и, немножко помудрив, прицепил к нему Ульяшины сережки. Потом сунул его под рубаху и поправил ее так, чтобы видно не было. И побрел дальше в чащу.
Остановился, свистнул. Неподалеку отозвался такой же свист, а потом из кустов выбрался другой юнец — ростом пониже, в плечах пожиже, русоволосый, а не рыжий, однако с таким же ухарством в глазах:
– Ну что, побратим, разжился?
– Как бы не так, — хмуро отозвался рыжий. — Нету у них ничего.
– Ты что, Ганька?! — изумился русоволосый. — Я сам слышал, как баре судили да рядили, мол, в город собрались, дом покупать, деньги собрали огромадные…
– Это мы с тобой, Ероха, дураки огромадные, — сказал Ганька. — Они дом купили — денег и нет.
– А барынины брульянты?
– Нету у ней никаких брульянтов, — хмуро ответил Ганька.
– Чудеса, куда ж она их девала? Неужто дома оставила?! А ведь прежде без них никуда не езживала! Эх, не повезло!
Ганька промолчал.
– А девка? — не унимался Ероха. — Ну хоть с девкой ты побаловался? Эх, раззява! Красота неописанная, я, бывало, ночей не сплю, думаю, как бы я ее разложил, да она на меня и не взглянет никогда!