Однажды весной в Италии - страница 10

Состояние Сент-Роза постепенно улучшилось; и хотя надеть ботинки он еще не мог, он все же старался понемногу ходить в коридоре и на чердаке. Он забирался туда с помощью табуретки, и среди старых сундуков и ломаной мебели ему вполне хватало места, чтобы тренироваться в ходьбе. Те, кто до него укрывался в этом доме, оставили здесь на стенах несколько надписей черным карандашом, в том числе и такую: «Ночью тоже есть солнце». Через небольшое овальное окошко он мог поверх крыш любоваться затянутыми дымкой Альбанскими горами, и тогда он чувствовал себя пленником. В уединении он много думал о себе, вспоминал, что еще с юношеских лет всегда чего-то жаждал, сам не зная, чего именно, что война только усилила эту жажду и что от этого он страдает.

Позже, когда доктор Марко сообщил, что здоровье Сент-Роза улучшилось, маркиза пригласила его поужинать вместе с Сандрой и Луиджи, посоветовав ему спуститься не раньше семи часов вечера во избежание каких-либо неожиданностей. Во второй половине дня она обычно принимала гостей — старых, болтливых дам, которые допоздна засиживались у камина.

Сент-Розу эта вечерняя встреча, помимо приятного развлечения, давала возможность поговорить с синьорой Павоне, а то даже и посвятить ее в свои планы. Он тщательно оделся, приспособил для своей еще перевязанной ноги домашнюю туфлю, которую принесла София, и стал осторожно спускаться по лестнице. Сразу же после галереи портретов с последней лестничной площадки видна была большая гостиная, и при свете ярко сверкающей люстры Сент-Роз заметил маркизу и ее сына, которые показались ему очень взволнованными. Когда он вошел в зал, Луиджи Павоне — высокий худощавый человек с желтыми глазами и чрезмерно высоким лбом — весьма сухо с ним поздоровался. Такой прием, атмосфера тревоги, напряженные лица — все это смутило Сент-Роза. Но тут Луиджи, посмотрев на него своим тяжелым орлиным взглядом, сказал, что через несколько минут начнется затемнение, а жены его почему-то до сих пор нет дома.

— А ты что, не собираешься уходить? — спросил мужчина, выходя из ванной. Он уже был одет.

Растянувшись на животе посередине кровати на сбившихся в беспорядке простынях, Сандра лениво прошептала, что побудет еще немного.

— Значит, мы выходим не вместе?

— Ты ведь торопишься.

Инстинкт подсказывал ей, что люди чувственные обычно не лишены храбрости. Этот человек был у полиции на подозрении по политическим мотивам: он приезжал сюда из окрестностей Рима, каждый раз рискуя собой ради того, чтобы с нею встретиться. Ее это забавляло, и порой она разыгрывала страстную любовницу, чтобы подольше задержать его и заставить поволноваться. И когда он наконец вырывался, она иронизировала, прикидываясь огорченной:

— Ты действительно так боишься?

Ей нравилось ставить людей в рискованное положение, она и себя при случае не щадила.

— Будь осторожней, — сказал он, взглянув на часы. — Скоро затемнение…

— Разумеется…

Она повернулась на спину, и он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею.

— В среду?

— Обязательно.

Сандра услышала, как стукнула дверь лифта, вздохнула и снова томно потянулась. В этой квартирке в районе Париоли, которую она сняла для свиданий месяца три назад, было тепло благодаря печурке, дрова для которой покупались у привратника втридорога.

Два раза в неделю Сандра встречалась здесь со своим любовником — без излишних сантиментов, ценя, впрочем, его темперамент и опытность. А сегодня к наслаждению, после которого она еще не пришла в себя, прибавлялось действие сигарет «грифа», особых, наркотических, получаемых штурмовыми частями, — Сандра их покупала на черном рынке на виа Торди-Нона. В состоянии блаженной умиротворенности она чувствовала себя вне времени, свободной, как одна из тех морских птиц, что целыми днями царственно парят над пучиной.

В доме где-то на верхних этажах хлопнули двери, сначала одна, потом другая. Она встревожилась: «Сколько же сейчас времени?» Поискала рукой свои часики: «Должно быть, они на столе», тотчас забыла про них; сознание ее снова погрузилось в сладостный дурман, скользнуло во что-то вязкое, потом медленно обрело ясность. Четверть седьмого! На сей раз она сделала усилие, чтобы прийти в себя.