Однажды весной в Италии - страница 25

— Вам лучше вернуться к себе, — сказал Сент-Роз, и Сандра заметила, что глаза у него блестят, а щеки пылают.

— Надеюсь, вы меня отсюда не выставляете?

— Нет.

— Благодарю вас, — ответила она с наигранной покорностью.

И так как он опять повернулся к окну, приняв прежнюю позу, она спросила:

— О чем вы думаете?

— Об одном самолете, который, отстав от своей эскадрильи, возвращался с задания. Он получил сильные повреждения и шел на некотором расстоянии от других машин, потому что не мог их догнать. И никто не в силах был ему помочь. А потом самолет объяло пламенем.

Она понимала, что он отвечает на ее упрек, и почувствовала усталость. Девочке, о которой она говорила, грозила смерть, об этом ей сказал врач, и ничто в глазах Сандры не сможет оправдать такую чудовищную несправедливость. Она вспомнила, что не могла даже плакать, — в точности как восемнадцать лет назад, когда смотрела на окаменевшее лицо своего ребенка. При этом воспоминании сознание ее словно захлестнуло бурным потоком, низвергнувшимся со скал.

— Это был ваш самолет?

— Нет. Но все очень схоже.

Узнает ли он когда-нибудь причину, которая привела ее к нему? Это преследующее человека чувство одиночества, против которого бессильны любые уловки? Сандру охватило желание бросить ему вызов, спровоцировать, завладеть его разумом, заставить забыть обо всем, повернуться только к ней.

— Знаете, мы с мужем просто хорошие друзья.

— Однако не думаю, чтобы он обрадовался, увидев вас здесь.

— Я тоже не думаю. Он не так равнодушен, как мне иногда кажется. Но как бы то ни было, супружеская измена в моих глазах — вовсе не грех.

Сент-Роз не реагировал на ее слова, но Сандра была убеждена, что он слушает с напряженным вниманием.

— И я спрашиваю себя, — продолжала Сандра, — что же такое настоящий грех? Можно ли, например, считать, что грешно убивать маленьких девочек? Это послужило бы мерилом.

Прижавшись лбом к стеклу, Сент-Роз продолжал смотреть в сад, словно там, внизу, среди тощих деревьев, его подстерегала какая-то опасность.

— Как бы то ни было, — заметила Сандра, — похоже, будто я родилась прежде, чем было придумано понятие греха. Моя душа, я в этом уверена, возникла во времена сотворения мира, еще до того, как начали искупать наши грехи и нести нам спасение. Словом, у меня душа в некотором роде доисторическая.

Дождь прекратился. Ветви деревьев под окном блестели от влаги. Сент-Роз не спеша вернулся на середину комнаты и подошел к Сандре, заложив руки под мышки, будто он озяб; под его взглядом у нее перехватило дыхание, но она продолжала улыбаться. Потом быстрым движением бросила сигарету в пепельницу.

— Вы ни во что не верите, — грустно сказал Сент-Роз. — Ваша маленькая душа бежит куда-то не останавливаясь, как ночью светлячки на кладбище.

— Я верю только в одно: вот в эту минуту я жива. Вчерашнего дня нет и никогда не было. Точно так же, как и часа, который должен наступить, пока еще не существует. Вне этой минуты все — лишь паскалевская тишина, астральная пустота, гипнотический сон — словом, все что угодно, по вашему выбору.

Теперь он стоял около кровати, и по лицу его видно было, с какой силой желание овладело им. Это было, наконец, то, чего она так хотела, и что-то в ее существе, давно уже очерствевшее, затрепетало, раскрылось, ярко расцвело в волнах мужской страсти, постепенно обволакивавшей ее. Словно какая-то неведомая молния пронзила глубины ее существа, ранила ее, освободила, избавила от страхов. Когда Сент-Роз, протянув руку, сорвал с нее кимоно и обнажил ее грудь, Сандра запрокинула голову и закрыла глаза. Она еще улыбалась, когда он положил ее на кровать и тесно прижался к ней.

В пятницу в середине дня Сент-Роз пошел к Филанджери, чтобы встретиться с Лукой. Он предупредил маркизу, что вернется домой только на другой день утром. Она ни о чем не спросила, но сказала, что в случае срочной необходимости он может позвонить ей по телефону, говоря о себе в третьем лице. «Будем считать, что ваше имя — Тиберио. Был такой Тиберио, когда мне было семнадцать, моя первая любовь!» Она обещала также не говорить ничего Сандре и Луиджи, кроме самого необходимого: что он останется на ночь у партизан, чтобы условиться насчет побега.