Одно мгновение - страница 69
— И все же обвинения — это громко сказано, мистер Рейнолдс — произнес детектив Мейер и глубоко вздохнул, раздувая живот.
— Нам бы хотелось знать, был ли конфликт между Мэгги и Джои в день его смерти, — детектив Уоллес посмотрел прямо на меня.
— Я прочел показания первого допроса моей клиентки, — проговорил мистер Фонтейн, — Она уже говорила о том, что у нее ни с кем не было разногласий в день его смерти. К тому же она придерживалась всех ваших наставлений, — мистер Фонтейн встал, его дипломат ударился о ногу.
— Даже более чем, — моя мама встала, положив мне руку на талию.
— Тогда, — мистер Фонтейн пожал плечами, — мы закончили.
— Понятно, — произнес детектив Уоллес.
— Да, — сказал Мейер, — тогда должно быть понятно и то, что мы до тех пор не закроем дело, пока не получим ответы на все вопросы.
Отец встал и отодвинул мой стул. Я встала на трясущиеся ноги, спрашивая себя, выдает ли меня выражение лица, язык моего тела или страх, исходящий от меня. Было ли очевидно, что я вспомнила все, что случилось на утесе, и я скрывала это ото всех, кто хотел докопаться до правды.
Если бы они могли видеть меня насквозь, я бы попалась. Смерть Джои была несчастным случаем, но я была ее причиной. Все потому, что я слишком доверяла ему и не хотела его отпускать.
* * *
— Я сделала твое любимое тушеное мясо с морковью и картофелем, — мама сидела на скамеечке у моей кровати.
Я перевела взгляд на нее, вытаскивая наушники из ушей.
— Я не голодна.
Мой отец вошел в комнату, его руки лежали в передних карманах джинсов.
— Ты должна поесть, дорогая
— Не сейчас, — я не могла даже представить, как что-то ем. Что бы я ни проглотила, все бы пошло тем же путем обратно. — Живот болит, — проговорила я, подтягивая колени к животу.
Моя мать вздохнула:
— Могу понять, почему. Эта Шэннон. О чем она только думала?
Я слышала гнев в голосе матери, необузданный, всепоглощающий гнев. И я обожала ее за это.
— Мы не должны думать о ней, — сказал отец, стоя у изножья моей кровати.
— Что ты собираешься делать, дорогая? — спросила мама, убирая пряди волос с моего лица.
— Спать, — прохрипела я.
— Уверена, что не хочешь есть? — спросила мама и улыбнулась. — У нас есть арахисовый пирог. Как насчет ужина одним только арахисовым пирогом? Я принесу его наверх и съем вместе с тобой. Прямо здесь, в постели.
Она провела рукой по мозаике пледа, лежащего на моих ногах, как бы желая подчеркнуть простоту прошлого, думая о тех годах, о любви, боли и о том, что эти маленькие квадраты ткани символизируют.
Я села, ненавидя тот факт, что ее глаза загорелись от одной только ничего не значащей мысли, что я поем какой-то там пирог. Неужели все происходящее настолько отдалило меня от нее?
— Со мной будет все в порядке, мам, — я погладила ее руку, поражаясь тому, насколько одинаковыми казались наши длинные тонкие пальцы и даже форма ногтей.
Мать всхлипнула, а глаза ее наполнились слезами.
— Я знаю, Мэгги.
— Ты крепкий орешек, — произнес отец, покачиваясь на каблуках туфель.
Мы с мамой посмотрели на него и улыбнулись.
— Что? — он воздел руки вверх. — Так и есть.
Его замешательство заставило нас рассмеяться. Рассмеяться так, что мы чуть не наделали в штаны, такие сюрпризы происходят в самые странные моменты.
От смеха стало лучше. И это озарило комнату, словно тысяча лампочек. Я села на кровати, подперев подушкой спину, и попросила отца принести нам всем по куску пирога.
Когда он покинул комнату, я указала на конец кровати.
— Расскажи мне об этом красном, блестящем лоскутке сатина около моей правой ноги, — я подвигала ногой, показывая участок пледа, чтобы она знала, куда смотреть
Пальцы моей матери нашли квадрат ткани, провели точно по прошитой границе.
— Этот от платья с выпускного, — сказала она.
— Да ну, — произнесла я, погружаясь в ее рассказ. — Ты мне должна все рассказать.
Ее голос закружился вокруг меня, как кокон, который давал мне такую нужную передышку от всего, что произошло с выходных Дня Памяти. Мы провели остаток вечера вместе, оставаясь в моей комнате, мама рассказывала моему отцу и мне истории о каждом из этих изношенных кусков ткани. Пока я слушала, я погружалась в каждую историю, понимая, что плед не был бы таковым, какой он есть, без печали. Кусочек цвета морской волны был от детского одеялка моего дяди, который умер, когда ему было два года, сиреневая сатиновая лента была найдена после торнадо, уничтожившего первый дом моих бабушки и дедушки, черный шелковый лоскут с платья бабули, которое она надевала на похороны моего деда, — все эти лоскутки жизни, они были так же важны, как и все остальное.