Одолень-трава - страница 43
— А вот мне, например, ничего не ясно, — перебила его Ксюн. — Что же все это значит, Скучун? Не томи, объясни по-человечески!
— Мысль! Вот наш поводырь: наша собственная мысль!
— Как это? Бред какой-то…
— Ну а я начинаю кое-что понимать, — сказал Старый Урч. — Помнишь, Ксюшечка, когда ты отправилась в книгохранилище выручать Скучуна, я говорил тебе, что мысль — это огромная сила, которая создает все, что нас окружает…
— Да, это именно так, — подтвердил воодушевленный Скучун. — Мысль о Лесе сама приведет нас к нему, только для этого мы должны позабыть обо всем, кроме Леса, и стремиться к нему всем своим существом! Наши мысли повлекут нас сами собой, все будет зависеть лишь от того, какие они… Мысли, порожденные обыденными привычками, будут грузом притягивать нас к земле и не позволят душе преодолеть границу магического пространства, не допустят нас к Духу Леса. К нему попадет только тот, чья жажда иной, высшей жизни окажется сильнее земных привычек и помыслов…
— Теперь я понимаю, — догадалась Ксюн, — что Дева-птица дала тебе примулу, надеясь, что ты вспомнишь легенду и, поняв ее скрытый смысл, найдешь в ней ключ к Духу Леса… Как ты говоришь: путь к нему — в наших мыслях о нем? Только вот как же не думать ни о чем, кроме Леса, если мыслей в голове целый ворох…
— Да уж, — покачала головой Кутора. — Вот так задачка! И что же, нельзя даже о сладеньком помечтать?!
— Ни-ни… Кутора, детка, постарайся понять: одна ошибка — и конец всему… ни Леса, ни Москвы, ни Личинки…
Скучун был весь наэлектризован от волнения. Ксюн ойкнула, ужаленная искрящимся трескучим разрядом, когда дотронулась до его носа.
— Так… — Скучун оглядел всю компанию. — Давайте решим, идете вы дальше или нет — это становится опасным. Тени бродят кругом, мне все время мерещится, будто кто-то невидимый смотрит на нас.
— Идем, конечно, идем, — ответил Урч за всех. — Отступать теперь, когда ты решил головоломку, уж вовсе глупо…
— Ну тогда запомните, братцы: никаких посторонних мыслей. Ни-ка-ких! Думать только о Духе Леса, о том, что мы идем к нему на помощь. Разговаривать не будем — слова собьют нас с толку… Мне кажется, мы сами почувствуем, когда цель будет близка.
Все присели на дорожку, а потом направились в глубь приютившего их лесочка, как вдруг позади послышался шум, треск валежника, и взорам наших путников явилось совершенно необычное, запыхавшееся существо.
— Стойте! — возопило оно. — Я из города.
Глава XII
Вновь прибывший, пожалуй, напоминал пеликана, только голова у него была слишком крупная, не пеликанья, и форма клюва другая. Торопливо переваливаясь на перепончатых лапах, он бежал, сложив сзади тяжелые крылья, которые подскакивали на спине, точно громоздкий рюкзак. Выражение круглых растопыренных глаз бегуна было удивительно доброе и доверчивое, курносый клюв заворачивался кверху пятачком, а голова на изогнутой шее то и дело заваливалась куда-то набок…
— Фу-у-у, еле догнал! — Странноватая птица, обогнав наших путников, брякнулась на траву и никак не могла отдышаться. — Ну и гонка, доложу я вам… Значит так, меня зовут птица Жирник, а живу я в Москве, во Введенском переулке, в одном милом особнячке, прикидываясь деревянной фигуркой, сидящей на лестнице! Конечно, (как вы и сами уже догадались), на лестнице я посиживаю отнюдь не всегда, иногда меня отпускают порезвиться на волю. Но об этом как-нибудь в другой раз…
Так вот, у нас там в Москве ужас что творится! Совет Четырех разрушил равновесие всех стихий и наслал на людей мрак и злобу. Даже московская земля стала злющая: корежит асфальт, то и дело проваливается в какие-то ямы дурацкие, дома обрушиваются на глазах, грязища кругом, в общем, кошмар! А люди-то, люди: души злобные, отяжелевшие и совсем не летают! И все шастают кругом и шастают, будто ищут чего-то, а чего, сами не знают… Замучились, запутались, город давит на них, душит и задыхается сам, а Совет Четырех всему этому страшно радуется, потому что ему только того и надо!
Что-то я еще сказать-то хотел… Да! Послала меня к вам Саламандра, ну, та, что живет в особняке на Спиридоновке. Она говорит, вы ее знаете… Сама она охраняет Личинку — боится бросить ее одну, когда вокруг такое творится.