Одуванчики в инее - страница 21

На моем месте стояла чашечка какао и миска с овсянкой. Мама знала, что у меня еще с детсадовских времен была травма, связанная с овсяной кашей в общем и с пенкой на ней в частности, но настаивала на том, что эта размазня полезна. На маминой каше, правда, никогда не было пенки, поэтому я, скрипя зубами, ел эту густую, неприглядную массу, чтобы сделать ей приятно, даже если мамы не было дома, хотя мне ничто не мешало спустить это дело в туалет, крокодилам в канализации на завтрак. А вот из-за горячего шоколада мне завидовала вся ребятня во дворе, так как всем остальным доставалась просто какая-то крашеная вода под названием чай.

На холодильнике сидела Клеопатра и наблюдала за мной взглядом эсэсовского надзирателя, пока я ел. Я высунул ей язык, и она брезгливо отвела свои зеленые глаза. Где-то я даже был уверен в том, что Джек все никак не возвращался именно из-за этой нахалки с королевскими замашками. Хотя я вообще-то старался не искать вину происходящего в других. Клеопатра одним длинным рыжим движением спрыгнула с холодильника и отправилась искать солнечное местечко с вызывающе задранным хвостом.

А я помыл посуду, наспех оделся в первую попавшуюся одежду, прихватил шкатулку и отправился в киоск господина Дидэлиуса.

Колокольчик звякнул удивительно прозрачным звуком, и тяжелая деревянная дверь со скрипом захлопнулась за мной, подняв облако искрящейся пыли. Маленькое темное помещение скудно освещалось лампой с вязаным абажуром, место которому было скорее на потолке какой-нибудь бабульки в кресле-качалке. Но с другой стороны, киоск господина Дидэлиуса мало чем походил на остальные магазинчики подобного типа. Прямолинейные и холодные, исключительно практичные. Господин Дидэлиус, которому, судя по его рассказам, было как минимум сто пятьдесят лет, провел в этом подвале половину своей жизни, с тех пор как вернулся из своих бесконечных путешествий, и обустроил он его себе на славу.

На полу лежал ярко-синий персидский ковер, а на полках среди журналов и книжек красовались деревянные животные из Африки, гордые и пахнущие жарой и корицей. Зацепленные за обложки, висели венецианские маски, лежали трубы, в которые дули пастухи альпак в Латинской Америке, а ловители снов, сотканные индейцами в заповедниках специально для господина Дидэлиуса, позвякивали на стенах бубенчиками при дуновении ветра. Помимо полок, в киоске стояли громоздкие темно-коричневые шкафы со множеством ящичков.

Секретерами называл их господин Дидэлиус, и в них правда хранилось много секретов. Стоило открыть один из таких ящичков и запустить в него пальцы, подрагивающие от приятного страха перед неведанным, как они извлекали диковинку с какого-нибудь далекого конца света, и тогда можно было часами сидеть в мягком кресле из бордового бархата перед прилавком и с замирающим дыханием слушать истории хозяина. Прилавку было с виду лет триста, и каждый желающий мог выцарапать на нем свое имя. Для этого посетителям специально выдавался гвоздик. Я любил отыскивать свое имя, которое старательно выводил чуть ли не два дня, и представлять себе, что кто-нибудь придет сюда лет так через двести, увидит, что тут был мальчик по имени Воробей, и задумается о том, какой я был, любил ли я шоколад или леденцы, прятки или шашки.

На прилавке стояли большой серебряный поднос с бутербродами, пирожками и печеньем, кофейная машина и множество различных чашек. Еще там были доисторическая касса, весело и деловито звенящая, когда ее открывали и закрывали, банки с конфетами в цветных фантиках, печатная машинка, лампа и набор жестяных баночек с воздухом из разных мест мира.

Эти баночки были уникальным изобретением самого господина Дидэлиуса, и воздух в каждой из них он лично ловил в своих странствиях по белому свету. «Париж», «Рим», «Гавана» написано было на белых баночках. И «пустыня Гоби», «дождевой лес», «индийский рынок», «тирольские Альпы» и так далее до сладостной нескончаемости. Стоило одним банкам пропасть с прилавка, как их место сразу же занимали другие, уже из других прекрасных мест. Иногда мне казалось, что мне хватало одного названия и теоретической возможности понюхать воздух этого места, чтобы, как наяву, оказаться посреди очередного приключения. Но когда я клал на прилавок бережно накопленные монеты и купюры, выбирал по полчаса баночку, садился поудобнее в кресло, снимал с нее крышку и глубоко вдыхал сказочные ароматы, я понимал, что только при ощутимом соприкосновении вихрь, охватывающий и уносящий меня в дальние дали, мог достигнуть такой затягивающей мощи. Я закрывал глаза и летал в пространстве и времени свободнее самого Джека.