Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания - страница 18

Ум, простота и приветливость Ермолова создали ему в армии такое обаяние, с которым равнялось только обаяние князей Багратиона и Раевского.

Фельдъегерь, привезший в 1826 г. в Петербург присяжные листы кавказской армии, своими словами весьма рельефно выразил это великое обаяние имени Ермолова.

«Алексей Петрович, — сказал он, — так боготворим в Грузии, что, если бы он велел присягнуть персидскому шаху, все бы тотчас это сделали» (Д. Давыдов).

Впоследствии, уже находясь в немилости, Ермолов, вопреки общему правилу, продолжал служить кумиром России.[10] Так, в Московском благородном собрании при появлении Ермолова вставали и первыми кланялись ему все знакомые и незнакомые, не только мужчины, но и дамы; всякий извозчик знал дом, где жил «Алексей Петрович», со всеми ласковый и всем одинаково доступный.

В истории наполеоновских войн имя Ермолова блещет почти во всех сражениях. Начиная с Прейсиш-Эйлау, где с ротой конной артиллерии он по своей инициативе, без всяких приказаний, без прикрытия прискакал к месту катастрофы и огнем остановил наступление французов, чем спас положение армии; с именем Ермолова связаны лучшие страницы нашей истории; особенно же блестяща его деятельность как начальника штаба 1-й армии в 1812 г. у Смоленска, в бою под Лубиным. Крупную роль сыграл он в Бородинском сражении и в пленении корпуса Вандамма под Кульмом, создав себе прочную славу способного военачальника.

Упомяну и о личности Барклая де Толли, с именем которого тесно связаны события эпохи. Правда, он далеко не отличался благородством своих сподвижников; в письмах его к Александру в 1812 году можно видеть много зависти и недоброжелательства к Кутузову, а в дальнейшей деятельности после 1814 года он явился деятельным помощником Аракчеева по уничтожению русской мощи. Тем не менее деятельность Барклая как боевого генерала имеет за собою много светлых страниц.

«Барклай де Толли, — пишет Д. Давыдов, — с самого начала своего служения обращал на себя внимание своим изумительным мужеством, хладнокровием и отличным знанием дела». Обучение им 1-й армии перед войной 1812 г. заслуживает особенного внимания. Так, еще тогда он требовал от своих войск ежедневного маневрирования и обращал особенное внимание на умение применяться к местности. Желая развить в подчиненных находчивость, он постоянно практиковал неожиданные нападения на штаб-квартиры соседей; при этом любопытно, что когда один батальонный командир сам произвел неожиданное нападение на штаб-квартиру Барклая и его самого взял в плен. то это доставило Барклаю величайшее удовольствие.

Сумрачный, постоянно угрюмый, бесстрашный, неутомимый и холодный, как мраморная статуя, Барклай своим мужеством и спокойствием вызвал даже поговорку среди солдат: «Поглядя на Барклая, и страх не берет».

Потеряв привязанность армии в первую половину Отечественной войны, он вновь вернул ее своим поведением в Бородинском сражении и своей безупречной боевой деятельностью, конечно, искупил сторицей все свои недостатки.

Далее, говоря о доблестных вождях этой эпохи, нельзя миновать и светлой личности гр. Остермана-Толстого, отличавшегося редким благородством, неимоверным хладнокровием и замечательным упорством в бою. Снаружи сухой и как будто черствый, а в то же время необыкновенно сердечный, простой и в высшей степени гуманный человек. Характерной его чертой, по свидетельству современников, являлось удивительное спокойствие и ничем не возмутимое присутствие духа в самые критические минуты.[11] Первый из русских генералов, имел он страшную честь встретить в 1806 году самого Наполеона на поле сражения. Отброшенный на далекое расстояние от армии, без определенных инструкций, мог он весь день 11 декабря наблюдать приготовления к переправе 40 тыс. корпуса Даву. Имея всего 7 тыс., но зная, что армия наша разбросана и не готова к бою, он принял на свой страх смелое решение вступить в бой с самим Наполеоном.

И в темную декабрьскую ночь при зареве запылавшей деревни Помехово, когда одна за другой повалили в атаку густые колонны французов и с одного фланга до другого понеслись грозные крики, указывавшие на присутствие самого Императора, гр. Остерман сохранял свое обычное спокойствие и, отбив ряд атак, только к утру стал отходить к Насельску, дав возможность французам пройти в этот день всего 16 верст и выиграв время на сосредоточение армии.