Офицеры и джентльмены - страница 9

– Пушечное мясо нам пока не нужно, – без обиняков говорили в учреждениях военных. – Мы хорошо усвоили урок 1914 года, больше генофондом разбрасываться не намерены. До сих пор последствия расхлебываем.

– Из меня генофонд сомнительный, – возражал Гай. – Я только на бойню и гожусь. Семьи у меня нет. Никаких знаний или ценных навыков – тоже. А главное, я старею. Отправьте меня в бой. И вообще, следует призывать тридцатипятилетних, чтобы молодые успели завести сыновей.

– Боюсь, власти на этот счет другого мнения. Буду иметь вас в виду. Лично прослежу, чтобы вам сообщали о переменах в кадровой политике.

В те дни Гаева фамилия была внесена в добрую дюжину списков, а его немногочисленные навыки и умения резюмированы и зафиксированы в доброй дюжине секретных реестров, где благополучно и пролежали добрую дюжину лет, до утилизации.

Англия вступила в войну, однако на письма и собеседования, к которым Гай успел привыкнуть, сей факт никоим образом не повлиял. Пока не бомбили. Газами не травили, огнем не поливали. Кости ломались, но исключительно в темное время суток. Вот, пожалуй, и все. «Беллами» наводнили мрачные граждане старше Гая, бесславно прошедшие Первую мировую войну. Большинство попали в окопы прямо со школьной скамьи и всю оставшуюся жизнь тщились выбросить из памяти грязь, вшей и завывания канонады. Они получили приказ ждать приказа – и в ожидании рисовали себе и всем, кто соглашался слушать, тоску железнодорожных станций, доков и перевалочных пунктов. Воздушный шар взмыл в небо – балласт остался на земле.

Русские вошли в Польшу. Среди «стариков» Гаево негодование сочувствия не встретило.

– Дружище, нам и так забот хватает. Нельзя же с целым миром воевать.

– Зачем тогда вообще было ввязываться в войну? Если мы об одном материальном благополучии печемся, выплатили бы просто Гитлеру, что ему там надо, – и то было бы разумнее, чем за победу бороться. А если нас справедливость волнует, так русские не меньше немцев виноваты. Они друг друга стоят.

– Ха, вспомнил про справедливость! – восклицали «старики».

– Чтоб ты знал, – выдал позднее Бокс-Бендер (тема, казалось, вообще никого не заботила, кроме Гая), – Англия на это не пойдет. Мы битых пять лет выслушивали вопли социалистов «Караул, Гитлер! Нет фашизму!», но на самом-то деле они все пацифисты. Весь их вялый патриотизм – для русских. Попробуй мы только поднять вопрос справедливости – и получим общую забастовку с кризисом в придачу. Нет, справедливость для нас нынче непозволительная роскошь.

– Почему мы тогда воюем?

– Потому что мы не можем не воевать. Социалисты всегда считали нас сторонниками Гитлера, один бог знает почему. И один бог знает, чего нам стоил нейтралитет в испанском конфликте. Ты в это время в Италии жил – ты не представляешь, какие тут были настроения. Мы на грани балансировали, буквально на грани, уж мне-то поверь. Если во второй раз от мировых проблем дистанцируемся, хаос нам обеспечен. Сейчас надо локализовать войну, как пожар, не дать ей дальше распространиться. А ты – справедливость, справедливость…

Подытоживала каждую такую дискуссию темнота. Обескураженный Гай спускался с клубного крыльца, метафора била в лоб. «Беллами» закрывался на ночь, «старики», молодые военные и политики расходились группами, всегда в одном и том же составе. Сыскивался попутчик и Гаю. До самой гостиницы в распоряжении его была дружеская рука. Рука – но не сердце.

Шептались о таинственных ведомствах, известных только по аббревиатурам; служили в них исключительно шпионы. Клерки, игроки и сотрудники нефтяных компаний туда пролезли; Гаю вход был заказан. Он встретил знакомого, журналиста, который однажды приезжал в Кению. Этот журналист, лорд Килбэнок, еще недавно оттачивал стиль на рубрике «Вести с ипподрома», а теперь щеголял в форме Военно-воздушных сил.

– Как вам это удалось? – опешил Гай.

– История не слишком красивая. Есть некий маршал ВВС, его жена играет в бридж с моей женой. Так вот этот маршал спит и видит, как бы стать членом «Беллами». Ну я его и порекомендовал. Дрянь человек.

– Так он будет числиться в «Беллами»?