Огненный столб - страница 56

Царевич не пытался бросаться на гробы, как Нофрет приходилось видеть на других похоронах. Он ничего не ел, но и не плакал. Его скорбь была внутри, он будет беречь и питать ее, чтобы не забыть.

Мертвые легли на покой. Это хорошо. Их умерло так много и так безвременно, что некоторые, конечно, должны были преследовать своих родственников. Но Нофрет не видала беспокойных духов и не слышала о них с тех пор, как люди перестали умирать. Все духи ушли прочь.

Она сказала свое «прости» царице Нефертити и трем маленьким царевнам. Детский смех и шалости царевен, надменная холодность и скрытый свет теплоты царицы были уже очень далеки отсюда. Четыре каменных саркофага во тьме содержали лишь пыль и высохшие останки.

Куда бы ни пошли их души, Нофрет желала им добра. Никто из них никогда не делал ей ничего дурного.

А если бы это был царь…

Она споткнулась, спускаясь по долине вслед за царевной. Нога подвернулась, но девушка не упала. Она проклинала камни и собственную неловкость, но даже в раздражении сознавала, что споткнулась не поэтому.

Нофрет ненавидела царя.

Нет, не так сильно. Она презирала его. Ненавидела то, что он совершал во имя своего Бога, что делал с младшей царевной, высасывая всю ее жизнь и душу, превращая в бледную тень прежнего существа.

Анхесенпаатон старалась быть сильной, пыталась быть достойной памяти своей бабушки, быть царицей, а не полувзрослым ребенком. Но она слишком юна, а бремя слишком тяжко. Ей не выдержать его.

Это была вина царя. Он уже убил одну дочь. Теперь убивает другую.

Нофрет сжала кулаки. Царь брел перед нею — неуклюжая, лишенная всякого достоинства фигура в этом безжалостном месте. Следом за ним шел стражник, и кинжал болтался в ножнах у него на боку. Один прыжок — и все, одно стремительное движение, и она сможет выхватить клинок и погрузить в узкую спину царя.

Это даже не будет убийством. Скорее, казнью. Избавлением от безумца. Нофрет, конечно, умрет, но слишком быстро, чтобы почувствовать боль.

Она измерила взглядом расстояние и пошевелила пальцами, уже чувствуя очертания рукоятки и сопротивление лезвия, нашедшего цель.

Позади споткнулась Анхесенпаатон. Ее кожа покрылась мурашками. Лицо стало зеленовато-бледным. Дыхание было слишком частым и прерывистым.

— Воды! — закричала Нофрет. И еще громче: — Воды, сюда, скорее! Ее высочеству дурно от жары.

Глотнув воды, Анхесенпаатон сразу же пришла в себя. Она отогнала встревоженных, попыталась оттолкнуть зонтик, который Нофрет отняла у перепуганного раба, но та не позволила. На обратном пути в Ахетатон Нофрет сама правила колесницей царевны, пока ее госпожа отдыхала, насколько было возможно, под зонтиком.

И царь продолжал жить. Он сказал бы, что вмешался Бог, чтобы удержать Нофрет от убийства. Девушка же предпочла думать, что это случайность — и возможность, какая может больше не представится. Она была дочерью воина, но не могла убить человека, даже такого, хладнокровно.

«И очень жаль», — сказала она себе, уже въезжая в город.

Когда закончились дни траура по царице и детям, царь собрался со всем двором в большое путешествие вверх по реке, в Фивы. Сменхкара отправился вперед, чтобы приготовить город к тройному торжеству: погребению царицы-матери Тийи, победе царя и его Бога над чумой и женитьбе и коронованию царевича. Царь тоже собирался сыграть свадьбу с третьей из своих дочерей, но более скромно.

И вовсе не потому, что он стыдился своих действий. Царь говорил, что пришло время Сменхкары, и он должен быть на виду, чтобы все восхищались им. Иногда ему нравилось быть щедрым и великодушным.

Царь, придворные, охрана, прислуга и просто бездельники с песнями двигались в гребных судах вверх по реке. Будущий царь плыл на своем сверкающем корабле вместе с невестой. Сменхкара сидел на золоченом кресле, Меритатон стояла, опершись на поручень, пока он не усадил ее, смеющуюся и протестующую, себе на колени.

Жених и невеста, полные света и веселости, совершенно забыли о резном расписном саркофаге, который везли на барже далеко в конце процессии, в сопровождении жрецов и плакальщиц. Даже сам царь, казалось, позабыл, что везет хоронить мать, глядя на этих двоих, которые так наслаждались настоящим.