Огненный столб - страница 71

Царь сидел недвижимо. Заговорив, он совсем не заикался. Голос был не так богат оттенками и громок, как у жреца, но он говорил ясно, каждое слово падало отдельно, словно каменное. — Кто допустил этого безумца явиться передо мной?

— Так говорит сам Амон, о царь, — продолжал жрец, словно не слыша.

— Уберите его, — приказал царь.

Стражники, стоявшие ближе всех, побледнели и покосились на Хоремхеба. Тот мотнул головой: «Выполняйте!» Они неохотно сдвинулись с мест.

— Нет, — сказал жрец, — нет. Я уйду по собственной воле и по воле моего Бога. Помни, царь. Вернись к Амону, или будешь навеки проклят.

Ропот прокатился по залу. По спине Нофрет пробежал холодок. Проклятие жреца могущественно. Проклятый царь бросал тень на все свое царство, на все земли и людей, на войны и на мир, на сев и урожай.

Царь не выказывал страха ни перед проклятием, ни перед человеком, угрожающим ему.

— Амон для меня ничто. Атон защитит меня.

Он должен был сказать именно это. Но по лицам придворных, сверканию их глаз, неподвижности взглядов, прежде не заметной или не замечаемой, было ясно: они любили своего царя не больше, чем жители города или жрецы.

Царь же не видел ничего, кроме своего Бога. Он поднялся, сжимая посох и плеть. Плеть — бусины из золота и лазурита на золотых шнурах — рассекла воздух.

— Уберите этого человека!

Стража снова смотрела на Хоремхеба, снова спрашивала его разрешения повиноваться своему повелителю и царю. Хоремхеб хмурился, но Нофрет заметила довольный блеск в его глазах. Он немного помедлил отдать приказ, пока царь стоял, трясясь от ярости, а жрец смотрел на него с выражением, напоминавшим сожаление.

Царские стражники окружили жреца. Он оттолкнул их руки.

— Если бы твой бог, — обратился он к царю, — был истинным богом, он бы сейчас уничтожил меня. Я плюю на него. Я посылаю его в нижние царства, где ждет голодный Пожиратель Душ и ненасытный Сет еще не забыл вкус крови Осириса.

— Твой бог лжив, — произнес царь, уже спокойно и холодно, и снова обратился к страже: — Уберите его.

— Нужно было приказать убить его, — сказал Хоремхеб.

После того как жреца увели, царь продолжил аудиенцию. Казалось, он не замечает, что никто не обращает внимания на его слова. У придворных кружилась голова от удара Амона, наконец нанесенного и — или так только говорили — давно ожидавшегося. В Фивах царь оскорбил Амона прямо в лицо, и теперь заплатил за это.

Он сказал бы, что не заплатил ничего. Жрец уязвил его самолюбие, но жреца увели, а царь по-прежнему в Фивах, по-прежнему вершит справедливость в дворцовом зале.

Когда аудиенция закончилась, царь собирался отдохнуть. Но Хоремхеб направился вслед за ним в комнату для отдыха, где его дочь-царица с помощью Нофрет и целой толпы служанок и слуг успокаивала его и растирала благовониями.

— Нужно было приказать убить его, — повторил военачальник в ответ на возражение. — А теперь он будет рассказывать повсюду в Двух Царствах, как проклял царя и остался невредим.

— Его проклятие — ничто, — ответил царь, — лишь сотрясение воздуха. — Он зевнул и похлопал свою дочь-жену по щеке. — Немного побольше цветочного аромата, я думаю; а мускуса достаточно.

— Мой господин царь, — сказал Хоремхеб, скрипнув зубами, — проклятие жреца — не просто ветер. Оно возбудит против тебя все царство.

— Атон хранит меня, — примирительно сказал царь.

— Как сохранил твою царицу, детей и царство во время чумы? — рявкнул Хоремхеб. — Так же, господин царь?

Царь слегка вздрогнул. Анхесенпаатон втирала душистое масло в его плечи, возвращая ему спокойствие. Она ничего не сказала и не пыталась сказать. Заговорил царь:

— Ложный бог бессилен.

— Но для народа-то он истинный! — Хоремхеб постарался умерить мощь своего голоса, но стены маленькой комнаты дрогнули, и служанки заохали. Он не обратил на это внимания и продолжил более спокойно, но так, словно отдавал команды: — Людям нельзя приказать прекратить почитать богов их отцов только потому, что их царь полагает, что нашел лучшего бога, которому стоит поклоняться. Если бог проклянет царя, люди запомнят это — и припишут ему все бедствия, которые случатся с ними. Тебя уже ненавидят, господин царь. Продолжай в том же духе, и ты получишь нечто худшее, чем ненависть. Тебя вычеркнут из памяти людей.