Огненный удар - страница 39
— Она такой сноб, — шмыгнула я, устав от молчания.
— Я говорила, что она тщеславная, — верхняя губа Сэмми дернулась в отвращении.
— Слушай, она всем не очень-то нравится, кроме тех, про кого она знает, что им предназначены великие свершения, — сказала Бекки. — С ними она носится, будто они солнца небесные.
— Что она сказала? — Сэмми протянула мне носовой платок.
— Она сказала, что я бесполезная, потому что мой папа был драконом, а детям драконов не суждено носить метки. Я все ещё не понимаю, что это значит, — я вздохнула и вытерла слезу, скатившуюся по щеке.
— Хочешь правду? — спросила Бекки.
Я кивнула, готовясь услышать, что она собиралась сказать.
— Ты первый человек, чьим отцом был дракон, и у которого обнаружили метку. Этого никогда раньше не случалось, и некоторые профессора здесь, в Драконии, думают, что Мастер Лонгвей тратит впустую своё время.
— Бекки! — завопила Сэмми, совершенно ошарашенная ее признанием.
— Я не говорила, что тоже так думаю! Я просто рассказываю, как есть.
— Я все ещё не понимаю.
— У Драконианцев родители — люди, Елена.
— Давай, лучше я, — Сэмми мягко прикоснулась к руке Бекки. — То, что у тебя отец — дракон, значит, что в тебе есть его ДНК. Даже несмотря на то, что у тебя нет драконьей формы, ты все равно носитель этого гена. Часть тебя — дракон, вот почему ты не можешь стать Драконианцем.
Когда до меня дошел смысл её слов, все начало проясняться.
— В мире много детей драконов. Когда дракон влюбляется в человека, их дети становятся людьми и никогда не носят меток.
— Здесь много тех, кто родился без метки, и никто не говорит им, что им здесь не место, — упрямо сказала я.
— Их папочки платят чёртову кучу денег, чтобы они учились здесь. Только студенты с метками могут посещать Драконию бесплатно, — сказала Бекки.
— И они считают, что мне здесь не место, потому что мой отец не заплатил?
— Нет, Елена, это потому что твой отец — дракон. Они считают, что Мастер Лонгвей даёт тебе шанс, хотя и не следовало. Я случайно услышала, что родители некоторых неодаренных детей из списка ожидания даже жутко взбесились, когда он принял тебя. Они долго спорили, утверждая, что ты никогда не обретешь способности, потому что твоя метка — это лишь дефект кожи, — сказала Бекки.
— Это она тоже сказала.
— Ее глаза сияли, когда она говорила это? — спросила Сэмми.
Я покачала головой, соврав и притворившись, что понятия не имею, о чем она.
— У нее сияют глаза? — я пока не была готова делиться с ними другой частью нашей встречи. Я все ещё пыталась понять, что она имела в виду.
— Да, если нет — не обращай внимания. Она много всякого дерьма говорит.
Бекки закатила глаза на замечание Сэмми, и я захихикала, вспомнив наш разговор о том, как сильно Сэмми любит Вайден.
— Девчонки, вы думаете, я трачу время, оставаясь здесь?
— Черт, нет! — закричали обе в унисон.
— Сэмми права, — Бекки положила руку мне на плечо. — Прислушивайся только к тому, что она говорит, когда ее глаза светятся, а волосы развеваются.
Я вздохнула. Мне повезло с понимающими соседками по комнате. Обе невероятно завидовали мне, когда я сказала им, что она больше не хочет меня видеть.
— Я бы отдала левую грудь, лишь бы услышать от нее такие слова, — сказала Сэмми, — но подозреваю, что, так как я сестра Рубикона, она ожидает великих дел и от меня.
Сняв стресс от этой стычки, мы пошли на ланч и заняли столик в столовой. Люциан не заставил долго себя ждать, плюхнулась на оставшуюся подушку.
— Как прошел твой первый раз с Вайден?
— Тсс, мы о ней не разговариваем, — прошептала Сэмми.
Его улыбка исчезла.
— Так плохо?
— Все нормально, только мне не понравилось, как она со мной обращалась.
— Елена, если ее волосы не развевались, а глаза не светились, то не обращай внимания на эту ведьму, — сказал он, эхом повторяя слова, сказанные до этого Сэмми.
Я мягко ему улыбнулась.
Когда прозвенел звонок на урок, я уже чувствовала себя лучше.
***
Не успела я оглянуться, как моя первая неделя подошла к концу. Примерно во вторник изменилось расписание, и некоторые предметы поменялись местами. Что ещё хуже, не все предметы были как у профессора Грегори и сэра Эдварда. Они были чрезвычайно трудными, и каждый нужно было учить на латыни, поэтому половину времени я понятия не имела, о чем они говорят.