Огненный удар - страница 6

Где отец? Я умру. Не сдавайся, Елена. Вставай!

Я сделала, как сказал мне голос в голове, и продолжила бежать, пока дракон, таящийся в темноте, шел по моему следу. За мной крался хищник, которого я не видела, но с каждой новой волной дрожи, я ощущала его присутствие.

Я вскрикнула, когда нечто твердое ударило меня в грудную клетку. В один момент я еще стояла на земле, а в другой взлетела в воздух. Его когти вонзились в мое тело, и я была уверена, если он сожмет их хотя бы немного сильнее, то разорвет меня пополам.

Он пах серой, а шум его крыльев громыхал у меня в ушах. Я начала неудержимо кашлять, когда его сильный запах прокрался мне в легкие. Глаза стало жечь, и, казалось, что у меня сейчас взорвется голова.

Все мое тело содрогнулось, когда дракон столкнулся с чем-то твердым. Я ощутила, как вся масса дракона была отброшена назад, а его хватка исчезла с моего торса.

Я падала и кувыркалась в воздухе. Перед глазами предстал размытый образ еще одного дракона, скалящегося на красного дракона. Красный дракон выдохнул пламя, которое осветило небо. Оба дракона становились все меньше, пока я летела вниз. Сердце билось так быстро, что, казалось, оно находится у меня в горле. Затем все погрузилось во тьму и замолкло.

***

Глухие голоса звучали, как фон. Сначала я не могла разобрать, что именно они говорили. Они были гулкими, словно проходили через консервную банку. У меня в голове задержался только один вопрос: «С папой все хорошо?»

Зрение возвращалось постепенно: сначала свет, потом оттенки серого. Надо мной стояло четверо, но я не могла различить даже их пол.

— Констанс? — отчетливо произнес мужской голос с ярко выраженным азиатским акцентом.

— Не сейчас, мастер Лонгвей, — сделала замечание женщина с британским акцентом.

Я пыталась поднять руки. Почему я не могу двигаться?

Британка рявкнула кому-то о поломке какой-то медицинской штуки, и одна из фигур куда-то исчезла.

— Вы должны знать кое-что еще, — произнес справа от меня голос, с выговором смутно похожим на американский. — У нее есть метка. Тоже темная.

Метка? Это плохо. Когда люди говорят о метках и знаках, это обычно означает уродов. Я урод! У меня ускорилось сердцебиение, и это ощущалось так, будто что-то тяжелое сидело на моей груди.

— Но ты говорил, что ее отец был драконом, — озадачено произнес азиат.

— Как такое возможно, Мэтт? — спросила британка.

— Я не знаю, Констанс. Я рассказал все, что знал.

Мэтт? Где мой папа?

Пока незнакомцы разговаривали, ко мне начало возвращаться зрение. Я увидела три фигуры, склоняющиеся надо мной. Британка была одета в длинный белый лабораторный халат, с шеи свисал стетоскоп. Ее волосы удивительно отливали серебром, и казалось, что она источала уверенность. Азиат был низким, среднего возраста, одетый в самую уродливую гавайскую рубашку, которую я когда-либо видела. Американцем со светлыми золотыми волосами и огромным носом, как я подозревала, был Мэтт, ему было около пятидесяти.

— Ты хорошо справился, Мэтт, — с одобрением похлопал азиат его по плечу.

— Мне жаль, что я не добрался туда раньше, — сказал Мэтт, в его глаза вернулось что-то темное. Мое сердце заколотилось быстрее.

Доктор снова обратила внимание на меня.

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Думаю, он называл ее Элоизой или Еленой. Хотя все-таки Еленой, — ответил Мэтт.

— Елена, ты меня слышишь? — спросила она, светя какой-то штукой мне в глаза. По ним тут же заплясали черные пятна, которые на некоторое время меня ослепили. Отвратительно.

Женщина повторяла мое имя. И каждый раз становилась все более обеспокоенной.

— Констанс?

— Нет, мастер Лонгвей, — сказала доктор. — Я не сдамся. Она слишком молода и едва успела пожить. Я…

— Ты не можешь их спасти, Констанс. Их умы не осознают реальность. Ей нужно…

— Нет! Я не дам ей сыворотку, мы должны попытаться вернуть ее, ее метка темная! Елена, пожалуйста? — в ее глазах стояли слезы, когда она обращалась с мольбой к моему неподвижному телу. — Всего лишь один раз моргни. Это все, что тебе нужно сделать.

«Моргни, Елена», — требовал голос в голове. Я не хотела никакой сыворотки, но, во имя всех святых, я не могла моргнуть.