Огни Новороссийска - страница 10

— Помоги отцепить прицеп. Быстро!

Два смельчака бросились вперед, навстречу пламени. Огненные языки заметались вокруг них, больно обожгли лицо и руки.

Как быстро и легко отцеплялся прицеп раньше, когда не было опасности, и как трудно сделать это сейчас, когда все металлические части накалены, когда вокруг лица мечется пламя и едкий дым забивает дыхание. Дорога каждая секунда, каждое мгновение могут начать рваться снаряды.

Наконец тяжелый крюк упал на землю. Николаев поспешно сел за руль, дернул рычаги, и трактор плавно пошел все дальше и дальше от огненного костра.

Снаряды взорвались, когда Николаев отъехал метров на четыреста от горевшего прицепа. Гигантский столб дыма поднялся к небу. Вздрогнули горы, сухая пыль осыпала тракториста, припудрила его улыбавшееся лицо с голубыми глазами и слегка вздернутым носом. Никто не пострадал, пушки были спасены, колонна продолжала марш.

Тракторист Зеленцов достал носовой платок, вытер им потное, измазанное землей и сажей лицо товарища.

Командир артиллерийского полка в присутствии красноармейцев — товарищей Николаева — поблагодарил его за проявленный героизм и находчивость. Николаев покраснел от смущения и ответил, что точно так же поступил бы каждый тракторист, случись это на его прицепе.

— Молодец! — похвалил его командир.

— Так точно, молодец, иначе звали бы Акулькой.

Красноармейцы дружно захохотали.

Вечер я провел с Николаевым в саду, в котором остановилась его машина. На травах и на листьях деревьев лежал толстый слой сухой пыли, напоминавшей пепел.

— Весь день шли войска по дороге, — сказала девушка гуцулка, принесшая нам из своей хаты кувшин молока. Она села рядом на расстеленную плащ-палатку. Сидеть с ней было приятно, хотя мы не могли даже разглядеть черты лица ее в темноте.

На прощание девушка сказала:

— Больно, что вы уходите, но вы еще вернетесь. Я верю, что вернетесь, — поцеловала нам руки и убежала проворная, как коза, не назвав даже своего имени.

…Всю ночь километрах в десяти в стороне от дороги перекатывалась перестрелка, от которой храпели и вздрагивали во сне лошади. В тревожное небо врезались цветные ракеты.

Я спал чутко, не раздеваясь, не снимая сапог, и проснулся от странного шума. Старый усатый гуцул в белой, залитой кровью рубахе взволнованно спрашивал часового, где он может найти врача. Я подошел к группе красноармейцев, собравшихся возле старика. Увидев на петлицах моих кубики, гуцул потянул меня за собой, в сторону немцев.

— У меня в хате трое раненых солдат… Ранком придет герман, забьет их.

Я вынул наган и пошел за быстрым и ловким стариком. Красноармейцы пошли следом, держа в каждой руке по «феньке» — гранате «Ф-1».

За пыльными садами, в канаве, поросшей крапивой, нас поджидал хлопец лет пятнадцати.

Шли напрямик, стороной прошли поле дневного боя, на котором немецкие санитары с фонарями в руках собирали трупы своих убитых, складывая их в деревянные фуры на огромных колесах.

Пришли к одиноко стоящему над обрывом дому. На порог вышла хозяйка, ввела нас в чистую горницу, освещенную синим светом лампады. На деревянных лавках, в которые вдвигаются постели, стонали раненые, на земляном полу стояла миска с горячей водой, на столе валялись полотняные бинты, нарванные из женской сорочки, и уже успевшие завянуть, во всех случаях помогающие листья подорожника.

Красноармейцы взвалили раненых на плечи и пошли, сгибаясь под их тяжестью. Нам помогал старый гуцул и его сын, которого мать раза два назвала Андрием.

Мы вернулись, когда батальон построился к отходу.

— Уходите? — спросил старик и, глотая слюну, с горечью добавил: — Пропала моя земля. Советская власть дала надел, а теперь вновь заберет ее клятый пан, видно, едет уже в немецкой карете в наш Сторожинец. — Старик отошел в темноту, крикнул с бугра — Но я верю, что вы вернетесь… Вся Буковина верит!

— Как твое прозвище?

— Иван Плетко, — ответил он и так же внезапно исчез, как и пришел.

Я записал эту фамилию в записную книжку, с которой не расстаюсь всю войну.

В Черновицы с Лифшицем попали ночью, пробыв сутки в пути. Клубы пыли вились на окраинах, словно дым. Мимо города прошло добрых две трети армии.